У Черных рыцарей
Шрифт:
Ещё не опомнившись от всего пережитого. Шрёдер молча отошёл в сторону.
Легко ступая и весело улыбаясь, Нонна вошла в комнату.
В это время в машине, только что отъехавшей от гостиницы, между двумя её пассажирами шёл разговор:
— Он сразу согласился?
— Шрёдер трус и скупердяй, герр Нунке. Согласился и взял деньги. Вот расписка в получении задатка.
— Вы молодчина, Фред!
— Я тоже очень доволен. Это поможет осуществить весь мой план.
— Дай бог! — искренне ответил Нунке. О, он бы не молил о выполнении плана Гончаренко-Шульца, если бы знал, в чём он заключается.
ОСТРОВОК
Направляясь к вилле Агнессы Менендос, Григорий Гончаренко всякий раз спрашивал себя, не предаёт ли он память Моники. Женщины эти были такие разные, не похожие друг на друга, а между тем — Гончаренко ясно ощущал это — играли в его жизни очень схожую роль.
Когда-то, встречаясь с Моникой в далёкой теперь Франции, Григорий словно очищался от грязи взаимоотношений с такими, как Заугель, Кубис и им подобными мерзавцами.
Именно душевная чистота Моники привлекала Генриха фон Гольдринга.
Конечно, во Франции ему было значительно легче. Он словно обрёл целительный источник, восстанавливающий силы, рождавший вдохновение.
Да и вообще там всё было иначе. Он жил отдельно от своих так называемых однополчан и порой мог отгородиться от них крепкими стенами своей комнаты.
Там у него были друзья: искренний, открытый Карл Лютц, безгранично преданный Курт — настоящий надёжный помощник. Была, наконец, мадам Тарваль, относившаяся к нему с материнской заботливостью… Во Франции Григорий чувствовал у себя за спиной отряды маки, действовавшие поблизости в горах, к которым можно было уйти в случае смертельной опасности. А главное — была Моника. Неповторимая, незабываемая! Здесь, в Испании, у него никого нет. Ни единой живой души. Живёт он в боксе при школе и обязан молча подчиняться суровому распорядку, установленному Нунке: даже дверь держать незапертой, чтобы дежурный мог войти в любую минуту. И заходят, шарят по ящикам, проверяют, не выключен ли подслушиватель, установленный с ведома, но, конечно же, без согласия жильца.
Нунке ввёл своеобразную практику для учеников класса «А»: наблюдать за своими воспитателями и преподавателями. Те были предупреждены о слежке, но кто именно контролирует каждый их шаг, они не знали, и это очень нервировало. Каждый понедельник Фреду, как и всем другим его коллегам, дежурный приносил сводку за неделю, составленную учениками: кто и что делал в такой-то час, куда ходил, с кем разговаривал. Когда Фред впервые выехал один в Фигерас, каждый его шаг был зафиксирован, каждая минута пребывания в городе учтена. Практикант, например, абсолютно точно знал, сколько чаевых герр Шульц дал официанту в ресторане, сколько — чистильщику сапог на улице. Такие сводки разбирались на лекциях и засчитывались ученикам как зачёт. Только во время разбора становилась известна фамилия практиканта, составлявшего сводку.
Во всей школе не было человека, с которым Фреду хотелось бы просто поговорить. Он знал, что ни от кого не услышит свежей, оригинальной мысли о новом в науке, об открытиях в астрономии или физике, об интересной книжке. Всё будет трактоваться лишь с точки зрения потребностей разведки.
Да и можно ли мечтать об интересной беседе, если после одного только рукопожатия Нунке, Воронова и особенно Шлитсена хочется немедленно вымыть руки И только вилла Агнессы Менендос — единственное
Правда, и с Агнессой нельзя быть вполне откровенным и чувствовать себя свободно. Ведь она тоже враг, пусть не по убеждениям, а лишь в силу собственной неосведомлённости, легковерия, экзальтированности.
Бедную женщину вырвали из привычной среды, опутали сетью ложных идей, обманули, изолировали от мира. Она не любит Россию, считая её безбожной и называя всех русских жестокими и злыми. Её убедили, что это сторонники красных расправились с её мужем, сделали дочь калекой, и Агнесса их ненавидит всем сердцем.
А сердце её так жаждет доброты и милосердия. Воплощением доброты и милосердия для Агнессы являются Христос и мадонна, и женщина свято верит, что, неся слово божье во все уголки мира, можно осушить слезы, утолить скорбь, остановить потоки крови.
Наивная душа! Каждый год в день рождения Иренэ несчастная мать посылает в школу стопки молитвенников, которые Нунке принимает с благодарностью и тут же сжигает, потому что их просто некуда девать.
Правда, последнее время глубокая вера экзальтированной женщины несколько поколебалась. Виной тому отчаяние матери, так и не вымолившей спасения для своего ребёнка. Но Агнесса всеми силами старается приглушить этот голос протеста, отогнать от себя сомнения. Ведь в жизни у неё есть только вера — лишившись её, она потеряет все.
Как хочется Григорию помочь этой женщине обрести действительно крепкую опору, открыть ей глаза, пробудить к подлинной жизни эту свободолюбивую душу, скованную догмами католицизма. Спасти, в конце концов, маленькую Иренэ, которой нужны не молитвы, а систематическое лечение в специальном санатории.
Всем сердцем Григорий чувствует, что Агнесса может стать другом. Она не утратила человечности, обычных чувств нормального здорового человека, она искренна и откровенна. С нею можно разговаривать, не боясь, что завтра сказанное в её доме станет известно Воронову, который тоже часто посещает виллу, или духовнику. Его лицемерие Григорий уже дважды раскрыл перед Агнессой, и теперь она в своих отношениях с небом старается обходиться без посредника.
Агнесса любит ездить верхом и сумела приохотить к этому виду спорта своего молодого друга. Когда Иренэ чувствует себя хорошо, их прогулки бывают особенно приятны. Агнесса в такие дни весела и беззаботна. Дома, чтобы развеселить гостя и дочку, она поёт цыганские песни, иногда даже танцует. Фред с её помощью быстро научился играть на гитаре, выучил несколько цыганских мелодий и выполняет теперь роль аккомпаниатора.
А маленькая Иренэ так и льнёт к Фреду. Он мастерит ей игрушки, изучает вместе с нею итальянский язык, которым владеет ещё слабо.
Нунке, конечно, знал, куда зачастил молодой воспитатель, и строго предупредил Фреда, чтобы тот не разговаривал с Агнессой о школьных делах. Патронесса должна знать о школе не более того, что ей сказали. Что ж, до поры до времени Григорий действительно будет избегать этих разговоров, сославшись на переутомление, на то, что школьные дела ему осточертели. Тем более, что Агнесса охотно согласилась: ни о каких делах во время прогулок не упоминать. Они весело болтали о всякой чепухе, иногда просто молчали, и в эти минуты Фред отдыхал душой и телом.