У Черных рыцарей
Шрифт:
Агнесса все более интересовала его и как человек, и как женщина с не совсем обычным характером. Внешний лоск, о котором в своё время позаботились воспитатели молодой цыганки в Италии и о котором так пёкся покойный Менендос, с годами не исчез, но и не убил в ней её подлинной сущности. В глубине души Агнесса оставалась цыганкой — свободолюбивой, порывистой. Если на виллу заглядывали Нунке и Шлитсен, их принимала красавица-донья с изысканными манерами, элегантно, но скромно одетая. Когда же приходили Фред или Воронов, их встречала совсем другая женщина.
В ярком, пышном наряде,
Агнессе пошёл тридцать первый год, Фреду — двадцать шестой. В таком возрасте разница в пять лет не так уж заметна. Они чувствовали себя однолетками, и это ещё больше сближало их.
— Идя ко мне, не приглашайте Воронова! Пусть приходит, когда вас нет, — вырвалось у Агнессы во время последней встречи. При этом она так поглядела в глаза Фреду, что подтекст просьбы стал бы ясен и человеку, значительно менее наблюдательному, чем её собеседник.
Фред был и обрадован и смущён.
Последний раз он допустил бестактность, окончательно испортившую ему настроение. Фред решил проверить свои успехи в итальянском языке и накануне перевёл с русского одну из песенок Вертинского «Безноженька». Почему-то именно она пришла ему на память, хотя он чувствовал, что текст и музыка сентиментальны и в какой-то мере спекулятивны. Автор старался растрогать слушателей типичной мелодраматической ситуацией: у маленькой бездомной девочки, которая днём просит милостыню, а ночью находит приют на кладбище, нет ног. И каждую ночь она молит «боженьку» дать ей, хоть во сне, ноги здоровые и новые…
В тот вечер, сам себе аккомпанируя, Фред пропел песенку Агнессе и Иренэ. И только закончив, понял, что причинил обеим боль. Ведь Иренэ только для того и изучала итальянский язык, чтобы поехать в Ватикан и умолить папу помолиться за неё.
В комнате ещё не зажигали свет, хотя вечерние сумерки завесили окна и открытую дверь веранды тёмно-голубой вуалью. Долго-долго в комнате царила тишина. Потом с кресла, в котором сидела Иренэ, донеслось тихое всхлипывание. Фред понял: Иренэ верила в чудо, в то, что сможет ещё ходить. А в песенке шла речь о глупенькой калеке, глупышке, которая надеялась на «доброго боженьку», могущего вернуть ей ноженьки. Ноженьки здоровые и новые!
Фреду стало стыдно.
— Простите меня, я не подумал!
Кляня себя, он выскочил на веранду, а вскоре совсем ушёл. Потом несколько дней не приходил на виллу.
И вот сегодня записка от Агнессы:
«Непременно приходите сегодня! Ждём. А.»
Выходя за ворота бывшего монастыря, каждый, даже старый кадровый преподаватель или воспитатель, должен был сообщить Нунке, если того не было Шлитсену, если же отсутствовали оба, дежурному, куда и на сколько времени он уходит. Нарушишь это правило — лишаешься права выхода за ворота на две недели, а то и на месяц.
Получив записку, Фред пошёл к Нунке и предупредил его, куда уходит.
— Идите, идите! Похоже, что вдовушка скучает
Фред почувствовал, как кровь приливает к лицу, резкий ответ готов был уже сорваться с губ, но он сдержался.
Слова Нунке задели его за живое. Вилла Агнессы стала для него тем островком среди трясины, куда можно было убежать от опостылевшей школы, хоть на час забыть о проклятых «рыцарях». На этом островке он чувствовал себя просто человеком. К тому же, сюда не отваживались лезть «практиканты» — всетаки патронесса, дама.
И вот, оказывается, его визиты к Агнессе и то, что она хорошо к нему относится, Нунке собирается использовать, чтобы окончательно запутать бедную жертву в сетях своих преступных планов. И он, Фред, должен сыграть роль соблазнителя беззащитной женщины! Нет, лучше совсем порвать с Агнессой, чем выполнять это позорное задание!
А жаль рвать эти отношения, даже больно! Он так привязался к маленькой Иренэ. Ведь у Григория никогда не было ни брата, ни сестры, так же, как не было семьи, детей. А чувство отцовства, верно, живёт в каждом человеке. Особенно, когда видишь такое обиженное судьбой существо, как эта милая, ласковая девочка…
Но если быть честным, то не только Иренэ манит его в этот уголок. Фреду приятно, что молодая, красивая женщина так доверчиво заглядывает ему в глаза, так ласково пожимает руку, так нетерпеливо ждёт его.
Григорий Гончаренко не предаст память Моники, Нет! Но… но на виллу Агнессы ему приятно ходить. И он будет ходить…
— Вы совсем нас забыли, — укоризненно воскликнула Агнесса, выходя в сад навстречу гостю.
— Только семь часов. А я всегда…
— Мы ждали вас раньше…
Агнесса часто вместо «я» говорила «мы». Правда, чаще это бывало в присутствии Иренэ, но сейчас девочки не было видно.
— А Фред, верно, нас разлюбил! — послышалось из-за кустов.
Фред раздвинул ветки. То, что он увидел, одновременно удивило и обрадовало его. Девочка сидела в своём «выездном экипаже» — так она именовала свою коляску, а перед ней стоял маленький длинноухий мул, которого Иренэ поила молоком из бутылки. Кувшин с молоком держал смуглый, загорелый мальчик лет одиннадцати.
Мул был совсем малыш. Передние ножки его разъезжались, уши были комично прижаты к голове. Но особенно смешным делал его большой розовый бант, болтавшийся на шее. Малыш время от времени переставал сосать и отдыхал, причмокивая губами, потом снова жадно хватал соску.
— Это мой новый Россинант, Фред! Нравится? Иренэ сияла от гордости. — Пей, Россинант, пей, глупенький! И никогда не бойся Фреда, это мой друг.
Девочка была так возбуждена, что на её худеньких и всегда бледных щёчках появился нежный румянец.
— Откуда он у тебя? А это кто — тоже твой новый товарищ? — Фред положил руку на плечо черноглазому мальчику.
— Это Педро, он теперь всегда будет жить у нас. Правда, Педро, ты не захочешь разлучаться с Россинантом и со мной? Ой, гляди, он уже все высосал! Налей ему ещё молока! Мама, ты ведь обещала сшить ему попонку! Малыш может замёрзнуть ночью…