У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
Но они хоть видели его, это счастье! Они его испытали — одна дольше, другая короче; они были счастливы. Но ей — за какие грехи ей выпало сразу, еще не узнав любви, увидеть самую страшную ее сторону?
А за что же еще и эти лишние страдания, за что еще и Фрэнк! Почему судьба не могла просто убрать этого человека с ее дороги, зачем еще нужна была эта встреча?..
С необычной резкостью — точно это случилось вчера — вспомнила вдруг Беатрис тот жаркий предзакатный час, плывущее в окне розовое облако, свои собственные слова и лицо Фрэнка. Он шагнул к ней — она испугалась только в
Беатрис схватилась за лицо и упала набок в сухие листья, закусив губы, чтобы не завыть от стыда и отчаяния — острого, нестерпимого, как нож, отчаяния, пронзившего ее при этом воспоминании. Зачем еще и это, господи!! Зачем нужно было провести ее еще и через это!
Она не плакала — просто лежала так, сжавшись в оцепенении. Услышав голос наверху, над краем овражка, она не пошевелилась и не подняла головы. Она сразу догадалась, что это опять тот самый толстяк, и мысленно пожелала ему провалиться.
— Послушайте, послушайте! — кричал тот, очевидно спускаясь вниз по склону, если судить по треску сухих ветвей и его тяжелому дыханию. — Что с вами, мадемуазель, вам плохо? Минутку, я сейчас!
Беатрис отняла руки от лица и приподняла голову, глянув вверх. Действительно, он спешил к ней, расшвыривая ногами листья и хватаясь за кусты орешника. Тревога была написана на его круглой физиономии.
— Не беспокойтесь, мсье, — сказала Беатрис, поднимаясь. — Спасибо, мне уже лучше…
— Как вы меня напугали! — сказал тот, подойдя ближе и с облегчением отдуваясь. — Что с вами было, мадемуазель? Что-нибудь заболело?
— Да, — кивнула Беатрис и, подумав, приложила ладонь к желудку. — Вот здесь, но теперь уже хорошо. Я поела улиток — вероятно, не стоило.
— О, да. Улитки — штука коварная, к ним еще нужно привыкнуть. Вы итальянка?
— Нет, я американка, мсье. Аргентинка.
— О-о, Аргентина! В молодости я мечтал там побывать, у вас и вообще в Южной Америке. Так, так. При первом взгляде — и когда услышал ваше произношение — я решил, что вы итальянка. И знаете, у меня сразу мелькнула странная, признаюсь, ассоциация: этот замок, — он указал пальцем на кирпичную стену, — принадлежал в свое время роду Арконати-Висконти — несомненно итальянского происхождения, И вдруг я вижу здесь вас, настоящую итальянку с виду. Мне сразу подумалось, что так могла бы выглядеть последняя Висконти, приехавшая навестить свое родовое гнездо. Забавно, не правда ли? — Он добродушно рассмеялся, утирая лоб клетчатым платком. — Мог бы держать пари, что вы откуда-нибудь из Романьи, Беатрис улыбнулась:
— Но я действительно приехала из Италии! Я там не жила много. Только — как это говорится? — транзит. Около полугода. Простите, пожалуйста, я говорю по-французски бездарно. У меня не было раньше много практики.
— Ну, не так уж бездарно. А с английским у вас лучше?
— Да, я пользовалась им с детства.
— Давайте тогда говорить по-английски, — сказал толстяк, переходя на этот язык. — Скучная штука — разговаривать, нащупывая слово за словом. Никогда не забуду, как я однажды — еще студентом — попал в Германию, зная язык в объеме школьного курса. Да, я тогда помучился. Как ваши боли, мадемуазель?
Беатрис
— Простите, сэр, — сказала она смущенно, — я вам солгала. У меня ничего не болело. Просто… просто мне стало очень тяжело на душе…
— Вот как. Ну что ж, это… это, может быть, и лучше — в некотором смысле. Невзгоды душевные излечиваются иной раз легче телесных. А впрочем… это вопрос трудный. Вы приехали посмотреть замок? — спросил он, меняя тему. — Сегодня он закрыт, да. Его можно посещать трижды в неделю, от пасхи до дня всех святых. Зимой сюда не пускают. Но парк стоит того, чтобы приехать только ради такой прогулки, не правда ли?.
— Да, красивый парк.
— Изумительный. Я люблю проводить здесь свободные дни. Гаасбек внутри тоже интересен, но не так. История его довольно любопытна, как, впрочем, любого из феодальных жилищ. Тут существовало укрепление уже в двенадцатом столетии, а в середине шестнадцатого Мартин де Горн построил замок в приблизительно теперешнем виде — нужно учесть, понятно, бесконечные достройки и перестройки после осад и пожаров. Изнутри, со двора, все это выглядит приветливее. Так вы, говорите, аргентинка… — Он еще раз взглянул на нее искоса и хмыкнул. — Подумайте, а я мог бы держать пари, что итальянка. Но, может быть, у вас итальянское происхождение?
— Нет, происхождение у меня испанское, — сказала Беатрис. — Чисто испанское, без примеси.
— Подумайте, — повторил толстяк. — В вашем лице есть мягкость, более свойственная итальянкам, нежели испанкам. Я бы сказал, что тип красоты испанской несколько суше и резче… Явное влияние мавританской крови. Впрочем, Сицилия при Гогенштауфенах не многим отличалась от Кордовского халифата.
— Вы историк? — спросила Беатрис.
— Нет-нет. — Он добродушно рассмеялся и снова достал платок. — Я немного занимаюсь историей для собственного удовольствия, как дилетант. Может быть, потому, что у меня слишком точная профессия, история в этом смысле является прямой противоположностью, ха-ха-ха! Я, видите ли, читаю курс гидродинамики в одном из технических колледжей.
— Господи, — сказала Беатрис, — это еще что такое?
— Это раздел механики, рассматривающий законы движения жидкостей. Вы разве не учили физику?
— Терпеть ее не могла, никогда не знала больше чем на шестерку. И то профессор меня просто жалел.
— Пожалуй, — подумав, сказал он, — это действительно не женское дело. У меня было несколько студенток, в разное время, но как-то из них ничего не вышло. Я подозреваю, они просто оригинальничали. Однако становится жарко… Жаль, что здесь не торгуют пивом.
— Скажите, мсье… — нерешительно проговорила Беатрис.
— Роже, — подсказал он. — Меня зовут Роже.
Беатрис поблагодарила и представилась в свою очередь. Роже смотрел на нее выжидающе:
— Вы о чем-то хотели меня спросить?
— Да, но… Нет, это, собственно, пустяк, — быстро сказала Беатрис. — Действительно, здесь очень тепло. Но приятно, — я не люблю холода.
— Еще бы, приехав из Аргентины. А у вас там сейчас жарко я в прямом смысле, и в переносном, верно?
— Да, — рассеянно кивнула Беатрис и потом удивилась: — Почему «в переносном»?