У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
Мало что изменилось в городке и после Пирл-Харбора. Стали нормировать газолин, в окнах некоторых домов появились наклеенные на стекло бумажные звезды, означающие: «Отсюда ушел солдат»; по улицам запестрели плакаты, призывающие парней быть мужчинами и добровольно вступать в ряды защитников демократии.
Война вспомнила о существовании Уиллоу-Спрингс лишь несколько месяцев спустя, летом сорок второго года. В городке появились военные высоких рангов и по-столичному одетые штатские с портфелями. Заняв все номера единственной гостиницы, гости по вечерам пили в баре, не смешиваясь с глазеющими на них аборигенами, а днем ездили по окрестностям в лимузинах цвета хаки, с отпечатанными прямо по капоту белыми армейскими номерами.
Когда они наконец исчезли, снова стало тихо, но не прошло и месяца, как возле Уиллоу-Спрингс — милях в восьми к югу — вдруг вырос лагерь бараков из гофрированного железа, а по проходящему через городок шоссе потянулись вереницами невиданные и безобразные машины, горбатые, на гигантских рубчатых колесах; машины были похожи на чудовищных желто-оранжевых насекомых.
Уроды принялись за работу вокруг барачного лагеря. Днем и ночью, окутанные тучами пыли, под палящими лучами солнца и при свете прожекторов, они с рычанием грызли землю, рыли канавы, нивелировали площадки и дороги, сгрызали целые холмы в одном месте и нагребали насыпи в другом.
Плохонькое шоссе, проложенное еще при Тедди Рузвельте, уступило место настоящей бетонной автостраде; вдоль нее как грибы повырастали заправочные станции и кафетерии; все, у кого в доме была свободная комната или две, стали делать бизнес — помещений для приезжих не хватало, и они платили не торгуясь. Началась спекуляция земельными участками и строительными материалами — городком овладела лихорадка.
Над строительством, раскинувшимся на площади в двести акров, днем стояла густая туча пыли, а ночью — огромное зарево, колеблемое трепещущими фиолетовыми зарницами. Гигантскими грибами выросли расписанные в белую и красную клетку водонапорные башни, ощетинился шеренгой коротких конусообразных труб корпус силовой станции, потом из леса дерриков стали подниматься ажурные каркасы цехов.
Вместе со строящимся заводом рос и город, потрясаемый невиданным в его истории бумом. Сносились деревянные домишки, улицы расширялись и бетонировались, обрастая чистенькими одинаковыми коттеджами, на окраинах одно за другие возникали увеселительные заведения. В невиданном и угрожающем количестве расплодились проститутки. Передовицы в «Саутерн-Хералд» твердили о наступившей эре процветания.
Четвертого июля сорок третьего года, в присутствии губернатора и множества официальных лиц, над четырехэтажным зданием заводской администрации, украшенным по фасаду огромными рельефными буквами «КОНСОЛИДЭЙТЕД ЭЙРКРАФТ КОМПАНИ», медленно всползло по флагштоку звездное знамя и под ним — сине-красный вымпел предприятия, работающего на оборону. В этот же день из ворот сборочного цеха выкатили первый истребитель Консэйр Р-36 «Кугуар».
Война шла далеко от Уиллоу-Спрингс — на Гуаме, на Маршальских и Соломоновых островах, в Сицилии, вокруг русских городов с трудными названиями. За исключением десятка семейств, получивших стандартную телеграмму со словами «Военное министерство Соединенных Штатов с прискорбием извещает Вас…», для большинства жителей города эта война была связана с наступившим просперити и могла тянуться сколько угодно.
Она требовала самолетов. Истребители тактических соединений взаимодействовали с наземными войсками, держали под огнем вражеские коммуникации, без эскорта истребителей не могли громить Германию и Японию «Летающие крепости» стратегических воздушных сил. Завод в Уиллоу-Спрингс работал в три смены, и все равно не справлялся с растущими заказами; щиты с огромными заголовками «ТРЕБУЮТСЯ» торчали вдоль дорог по всему штату. Любая девчонка, способная держать в руках гайковерт или клепальный пистолет, за неделю овладевала своим несложным делом и начинала зарабатывать по четыре доллара в час.
Легко заработанные деньги с такой же легкостью и расходовались. На Мэйн-стрит, рядом с новеньким отелем Статлера, засиял неоновыми огнями шикарный ночной клуб «Дайамонд Гартер». В дансингах лихо отплясывали модные танцы — «суинг», «джиттер-баг». Впервые опустели просторные витрины автомобильных агентств: все машины были давно распроданы, а новых не поступало, с заводских конвейеров шли танки и бронетранспортеры. Впрочем, ловкачи агенты не унывали — спекуляция газолином и запасными частями давала им не меньший доход. Завидный бизнес делали теперь и ювелиры, и портные, и даже парфюмерщики — их новая клиентура набрасывалась на любую синтетическую дрянь, не отличая ее от довоенных парижских марок. День высадки в Нормандии город отметил иллюминацией и гомерическими кутежами во всех злачных местах — от «Бриллиантовой подвязки» до последнего окраинного бара.
Отрезвление началось весной сорок пятого года. Первым ударом грома с ясного неба было апрельское увольнение трех тысяч человек в одну субботу. Город притих. В конце августа, когда капитулировала Япония, компания «Консолидэйтед Эйркрафт» объявила локаут и завод стал.
Наступило похмелье. «Подвязка» закрылась, проститутки разъехались по более перспективным городам Техаса и Калифорнии, опустело большинство инженерских коттеджей. Впрочем, часть персонала на заводе осталась, в некоторых цехах что-то делали, время от времени с заводского аэродрома поднималась одинокая машина и долго кружила в пустом небе. Слыша ее унылый гул, горожане вздыхали, вспоминая незабвенный сорок четвертый год.
«Саутерн-Хералд» писал что-то о реконверсии, но на что можно было переключить завод, оснащенный для выпуска боевых самолетов определенного типа? В автомобильной промышленности реконверсия прошла сравнительно безболезненно, и уже весной сорок шестого года в витринах засверкали новенькие модели первого послевоенного выпуска (правда, их теперь мало кто покупал). Самолетостроение же свернулось почти полностью. Ненужные станки ржавели в цехах гигантских заводов на калифорнийском побережье, по пустым ангарам гулял ветер, трава прорастала сквозь трещины бетонного покрытия на брошенных испытательных аэродромах. Не было ничего удивительного в том, что фирма «Консэйр» разделила участь своих конкурентов; поговаривали даже, что завод в Уиллоу-Спрингс будет продан на слом.
Схлынувшая волна процветания принесла городу кое-какую пользу: он вырос, приобрел известность, украсился современными зданиями, Но жителям этого казалось недостаточно. Они были уже избалованы; привыкнув рассовывать по карманам плывущие туда деньги, они вовсе не хотели снова начать гоняться за ними в поте лица. А гоняться приходилось, — работы в городе не было.
Со смертью завода остановилась жизнь почти всюду, за исключением нескольких маленьких предприятий, тоже появившихся во время войны, но не имевших к ней прямого отношения. Эти фабрички, выпускающие разную мелочь, кое-как еще существовали, перебиваясь от заказа к заказу. Основная же масса рабочих авиационного завода, которых к моменту апогея производства насчитывалось около восьми тысяч, осталась без дела и без надежд на заработок в будущем. Постепенно все они уехали в северо-восточные штаты, где переходила на мирные рельсы более устойчивая промышленность и шансы найти работу были в какой-то степени реальными. Уиллоу-Спрингс, скороспелый плод военного ажиотажа, оказался в не меньшей степени скоропортящимся и хирел из месяца в месяц — вплоть до июня пятидесятого года.
Корейскую войну в городе встретили равнодушно — опять там передрались какие-то косоглазые. Куда большую сенсацию вызвало другое событие: дня через два после начала боев на 38-й параллели к запертому помещению «Бриллиантовой подвязки» подкатила машина с номером федерального округа Колумбии, и из нее выбрался сам владелец клуба — еще более растолстевший за четыре года Джо Гиршфельд. В сопровождении трех типов Джо долго ходил по запущенным залам, что-то показывая и объясняя (это видели мальчишки, заглядывавшие в пыльные окна «Подвязки»), потом отправился в Статлер, где взял номер на двоих. Оказалось, с ним приехала платиновая блондинка с такой талией и такими бедрами, что все только рот разинули. Вечером, в баре, несколько человек попытались подъехать к Джо с расспросами, но тот сказал только, что думает поселиться в Уиллоу-Спрингс и что снова откроет заведение, хотя бы в убыток себе: очень уж приятно ему вспомнить былые дни. Он сказал также, что привез с собой знаменитого декоратора из Лас-Вегас, и когда тот заново отделает «Подвязку», то по сравнению с ней даже хваленый «Сторк клаб» в Рино покажется хлевом.