У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
— Я понимаю, — сказал Фрэнк, почему-то не убирая рук. — А почему вы не с ним?
Джин Бакстер опять коротко рассмеялась.
— Не люблю холода. Я жила на трех базах — на Гаваях, в Северной Африке и на Формозе. А сейчас он в Туле, Гренландия, — по полгода без солнца, весело? Будь они прокляты со своим водородом и своей стратегией — глобальной, гемисферической и вообще всякой. Да и потом, я хочу жить, понимаете?! Я не такая уж идиотка, чтобы не представить себе, что произойдет на этих базах в первый же час… Они там уже сейчас все как психопаты, заранее. Моему мужу еще нет тридцати, а он уже ни на что не годен. Почему? Да потому, что он летает на «би-сорок семь», я же вам сказала…
Она говорила еще что-то,
Джин Бакстер опять засмеялась негромко и хрипловато и прижалась к Фрэнку спиной, закинув голову; руки его соскользнули с ее плеч и как-то сами — совершенно сами, непроизвольно — сомкнулись ниже.
— Вы хоть целоваться-то умеете? — спросила она деловито.
Конечно, он вообще умел. Но только ему не очень хотелось целоваться с этой Бакстер, и поэтому, когда они все-таки поцеловались, то скорее по ее инициативе. Ну а потом он сделал это уже и сам. Раз или другой — трудно сказать. Может быть, и три. Все-таки она была красива, — гораздо красивее, чем там в комнате, при ярком свете, — и звезды летели взад и вперед, точно все небо раскачивалось гигантским маятником, и музыка слышалась из комнат, где танцевали остальные, — очень красивая музыка, не какой-нибудь рокинг, а что-то южноамериканское, что он слышал уже не раз, и всегда думал при этом о Трикси Альварадо и был уверен, что уж в следующий раз, услышав эту проклятую музыку, он непременно расплачется, как мальчишка, хотя плакать ему в жизни пришлось до сих пор только два раза: в сорок третьем году, когда его письмо к отцу вернулось с четким фиолетовым штемпелем «Addressee killed in action» [71] , и еще в ту ночь в Брюсселе. Сейчас он снова слушал эту проклятую музыку и думал о Трикси Альварадо и целовал совсем другую…
71
«Адресат убит в бою» (англ.).
…Ее машина стояла в самом конце, такая открытая, серебристая.
— Пустили бы вы меня к рулю, — посмеиваясь, сказала Джин, передавая ему ключи. — Или рискнем?
Сердито сопя и стараясь сосредоточиться, Фрэнк обшарил переднюю панель, включил освещение приборов, стал нащупывать ногами педали.
— Вторую не ищите, — сказала Джин, — это гидроматик. Может, все-таки лучше мне?
Фрэнк, не отвечая, запустил мотор и с места дал полный газ — только непривычно мягкая гидропередача спасла их от аварии. Проехав несколько блоков, он почти отрезвел. Он почему-то всегда трезвел за рулем.
Джин указывала дорогу. Прямо, направо, свернуть вон у того указателя, теперь снова прямо. Они были уже в поле. Во всяком случае, огни и рекламы остались позади. Городок-то, в общем, небольшой — не успеешь оглянуться, как проскакиваешь его из конца в конец. Она достала плоскую фляжку, Фрэнк пил прямо из горлышка, запрокинув голову, удерживая руль одной рукой.
Она тоже здорово насосалась у девчонок, хотя держала
— Разобьемся, — выговорил он с усилием и прибавил скорости.
— Не стоит, — сказала Джин. — Едем лучше ко мне. На первом перекрестке разворачивайтесь и обратно.
Удивительно, что они все же доехали благополучно. В лифте он смотрел на себя в зеркало и видел что-то расплывчатое. Что за дрянь была у нее во фляжке? Хотя, наверное, самое обычное виски. Просто он сегодня… перебрал. Да, вот именно. Он повторил эту мысль про себя еще раз и с некоторым усилием высказал стоящей рядом Джин. Та согласилась и сказала, что и сама она тоже, кажется, выглядит не лучше.
— Сейчас голову под кран, — сказала она, — и все станет на место.
Так оно и случилось. Фрэнк долго вертел головой под холодными секущими струйками душа, не сняв пиджака и даже не развязав галстука, и почувствовал себя значительно лучше. Когда он вошел в ливинг, Джин, уже успев переодеться в кимоно, возилась у открытого шкафчика-бара.
— Готовы? — спросила она. — Ну, теперь моя очередь. Но только я сделаю это более основательно. Займитесь пока чем-нибудь, слушайте музыку или просто сидите и пейте. Смешать вам? Ну как хотите. Если надумаете — приготовите себе сами. Вы уже протрезвели. Когда мы ехали, я еще никогда в жизни так не боялась. Впрочем, за рулем вы молодец, если и в постели такой же, то все в порядке…
Все-таки она была красива — даже сейчас, при ярком свете. Или японский наряд ей шел, или просто он раньше не рассмотрел как следует. Он поймал ее, когда она проходила мимо.
— Стоп, стоп, — сказала она смеющимся шепотом, — не все сразу, верно? — Вырвавшись, она запахнула кимоно и ушла, а он остался ходить по ливингу, натыкаясь на мебель.
Потом Фрэнк включил радио и сел в кресло. Сел, поднял голову и засмеялся — вот так штука! Кресло стояло в углу; обе двери — в коридор и дальше, в ванную комнату, — были на одной линии, и обе были открыты. Он сидел в кресле, а она стояла под душем, и единственным, что их разделяло, было несколько десятков футов пространства и прозрачная штора, которую она все же догадалась задернуть. До сих пор он видел такое только на экране, правда довольно часто. Избитая, в сущности, ситуация. А этот Джонни был прав: фигура у нее действительно «календарная»…
Фрэнк откинулся в кресле и зевнул, закинув руки за голову и чуть не сбив что-то висящее над ним на стене. Какую-то рамочку. Не вставая к не оборачиваясь, закинутой за голову рукой он попытался ее поправить, но что-то легкое упало на пол, наверное выпавший из стены гвоздь, а рамочка осталась у него в руке.
Это был В-47, снятый в полете, очевидно, с такой же машины, идущей параллельным курсом. Очень хороший снимок. Удивительно, как иногда хорошо выходят снимки. У него как-то никогда ничего особенно хорошего не получалось, хотя фотографией он увлекался. Еще студентом. Всегда или недодержка, или передержка, или еще что-нибудь. Да, так вот он какой. Он самый, Боинг В-47 «Стратоджет». Гнусная штука, более страшного самолета он в жизни не видел.
Во-первых, у него профиль акулы. Совершенно акулий профиль, или какой-то другой рыбы, такой же хищной. Конечно, может, это просто предубеждение… Дело в том, что ведь все знали, для чего создавалась эта машина — самый мощный в мире боевой самолет, способный нанести атомный удар в любой точке земного шара и без посадки вернуться на свою базу. А в общем, трудно сказать, почему иногда возникает вдруг такая антипатия-боязнь — то ли по отношению к человеку, то ли к месту, то ли к сооружению.
Он всегда любил самое новое, самое технически совершенное, и это естественно — их учили создавать новую технику. Но когда он впервые увидел «Стратоджет», ему стало страшно.