У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
Ее пригласили зайти в салон, где сидели таможенники и чиновники морской префектуры, — очевидно, они поднялись на борт вместе с лоцманом. Беатрис ответила на вопросы, что-то подписала. Покончив с формальностями, она поднялась на мостик. Судно уже вошло в аванпорт и теперь медленно, словно дрейфуя, двигалось ко входу в Северную гавань. Стоя на правом крыле мостика, Беатрис жадно оглядывала эту часть порта, хорошо ей знакомую: еще девчонкой она тайком от домашних приезжала сюда с подругами — любоваться прибывающими из Европы пароходами. Проплыла мимо причудливая башенка яхт-клуба, открылся прямоугольник Северной гавани. Справа, у пассажирского причала, высилась белоснежная
74
«Буэнос-Айрес, земля моя родная» (исп.) — слова из популярного танго.
Когда наконец буксиры подвели «Галопэн» к назначенному месту в пятой секции третьего дока, она уже издали увидела на пирсе фигуру отца. Как всегда элегантный, с букетом и висящей на локте палкой, дон Бернардо непринужденно прохаживался среди грузчиков и редких зевак. Она сбежала на нижнюю палубу, замахала шарфом. Стюард вынес из ее каюты вещи — чемоданчик и дорожную сумку. «Большой чемодан мадемуазель получит прямо в таможне, сейчас нет смысла ждать, пока вскроют трюмы», — сказал он, провожая ее к трапу. Он говорил еще что-то, но Беатрис, не слушая, сунула ему приготовленные заранее деньги, пожелала всего хорошего и побежала по наклонному трапу.
Она никогда не думала, что будет так плакать при встрече и что вообще способна плакать на улице, под сочувственными взглядами грузчиков и каких-то итальянцев, сокрушенно жестикулировавших и называвших ее poverella bambina [75] . Только в машине она немного успокоилась и стала улыбаться, по-детски шмыгая носом.
— Я-то надеялась, что ты приедешь за мной в длинном черном «роллс-ройсе», — сказала она, когда мотор старенького «форда» со скрежетом завелся. — Боюсь, ты не умеешь пользоваться положением. Но серьезно — скажи хоть, поздравлять тебя или не поздравлять?
75
Бедняжечкой (итал.).
— Лучше не поздравляй, — сказал дон Бернардо.
Они выехали из порта мимо стеклянного здания морского министерства, обогнули центральный почтамт и стали подниматься по Коррьентес. Проехав три квартала, дон Бернардо остановил машину на углу перед кондитерской «Фрегат».
— Ты успела позавтракать? — спросил он у дочери.
— Что ты, там с утра такое делалось! Ты хочешь зайти сюда? А почему не дома? Вообще-то я уже проголодалась.
— Я тебе не писал, Маргарет сейчас у нас не живет, — сказал дон Бернардо. — Она что-то расхворалась и пока переселилась к своим в Харлингэм… Возможно, вообще вернется в Англию. Так что обстановка у нас сейчас довольно нежилая, я без тебя не хотел никого нанимать. Мерседес обещала приехать, но ты свою тетку знаешь — она тяжела на подъем…
В кондитерской, еще полупустой по случаю раннего часа, дон Бернардо выбрал место у окна и пальцем подозвал официанта. Когда тот ушел, приняв заказ, Беатрис улыбнулась отцу и вздохнула:
— А все-таки хорошо вернуться домой! Честно говоря, я не предполагала, что
«По крайней мере, девочка со мной по-прежнему откровенна», — усмехнулся про себя дон Бернардо. Вслух он спросил:
— Ты совсем не скучала, дорогая?
— Н-ну… — как тебе сказать. — Беатрис пожала плечами. — По тебе — разумеется. Ну и в какой-то степени по Буэнос-Айресу, вообще по Аргентине. Но это скорее как-то платонически. Во всяком случае, никогда не думала, что мне даже воздух на Коррьентес покажется приятным! Ты знаешь, европейские города пахнут совсем иначе, я даже не пойму, в чем разница. Я очень изменилась?
— Ты повзрослела, Дора. Но я не сказал бы, что тебе к лицу этот костюм. Впрочем, я старомоден. Мне нравится, когда женщина одета по-женски. Ты и на пароходе ходила в брюках?
— Нет, что ты. В этой проклятой жаре? Я там носила шорты, совсем коротенькие. На грузовых пароходах все просто и можно не стесняться. Слушай, ты действительно согласился быть этим самым, полномочным и чрезвычайным?
— Пришлось, к сожалению, — кивнул дон Бернардо, разворачивая салфетку.
— Я бы на твоем месте отказалась! Говорят, это не страна, а черт знает что. Неужели ты там уживешься?
— На дипломатической службе, дорогая, человек не «уживается», а работает. Ну и… наблюдает окружающее, — добавил дон Бернардо. — Не забывай, я прежде всего историк…
— Господи, ужасно тебе надо «наблюдать» этот трухильевский борд… я хочу сказать — балаган, — быстро поправилась Беатрис. — Почитал бы того же Крима, вполне достаточно!
Дон Бернардо, несколько оглушенный странной обмолвкой дочери, решил, что ослышался.
— Крима? — переспросил он рассеянно. — Положим, есть и более серьезные авторы. Но, видишь ли, лучше один раз увидеть, чем десять раз прочитать…
Разговор прервался, когда вернувшийся официант начал накрывать на стол.
— Ну, накидываемся, — сказала Беатрис, принимаясь за еду. — Я действительно умираю от голода. Наверное, я отощала за последние дни — была сильная качка, и я почти ничего не ела. Если не считать таблеток дромамина. Теперь я понимаю, что тебе действительно неудобно было отказаться, бедный папочка! А дон Альберто тоже получил дипломатическое назначение — в Уругвай? Ха-ха, воображаю, как он сходит на берег в Монтевидео с этими своими усищами…
— Ему-то повезло, — улыбнулся дон Бернардо. — Ты не смотрела на карте, куда нужно ехать мне? Это не Монтевидео, моя дорогая. Будь это прилично, они загнали бы меня к белым медведям.
— Слушай, папочка, я, очевидно, просто дура, но я так до сих пор и не понимаю — за каким, собственно, дьяволом им вообще понадобилось тебя куда-то загонять?
Дон Бернардо поморщился, размазывая по булочке замороженное масло.
— Видишь ли… Как выяснилось, мы слишком уж по-разному смотрим на многие вопросы…
— Кто это «мы»?
— Я имею в виду себя и моих единомышленников, с одной стороны, и тех, кто делает нашу сегодняшнюю политику, — с другой. Ближайшее окружение Лонарди, иными словами.
— Что он за тип, кстати? — рассеянно спросила Беатрис, занятая едой и наблюдениями за улицей. — Выглядит симпатично, он даже понравился моим знакомым в Брюсселе…
— Лонарди — честный и недалекий человек, — ответил дон Бернардо. — А окружение его погубит. Он совершенно не понимает, что нельзя всерьез руководить страной с теми людьми, которыми он себя окружил. Точнее — которым он позволил себя окружить. Между прочим, наш милейший Хуан-Карлос сейчас стал субсекретарем по делам печати. Ты, надеюсь, оцениваешь всю прелесть этого назначения?