У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
— О, разумеется, могут быть! Кстати…
Беатрис замолчала — подошедший официант поставил перед ними рюмки и налил их, предварительно показав бутылку. Что значилось на этикетке — Беатрис не увидела, так же как не разобрала она и вкуса темного напитка, когда следом за Хилем подняла рюмку и отпила глоток. Сердце ее страшно колотилось, словно от исхода этого разговора что-то могло измениться в ее жизни.
— Что «кстати», донья инфанта? — спросил Хиль, поставив рюмку.
Беатрис весело рассмеялась.
— О, я вас сейчас поймаю! Знаете, что мне рассказал Ретондаро? Да-да, про вас! Он говорит… — Беатрис понизила голос и продолжала дурашливым тоном школьницы, поддразнивающей подружку: — Он говорит, дон Хиль, что вы влюблены в какую-то вдовушку, во всяком случае принимаете большое участие в ее судьбе…
— Второе более точно, — сказал Хиль. — А этот Ретондаро, оказывается, порядочный сплетник, не мешало бы отпилить ему еще и язык.
— Не нужно, какой же он адвокат без языка. И потом он не виноват: лежать ведь скучно, сами понимаете, а на разговор о вас навела его я, нарочно, мне было интересно узнать о вас побольше. На правах старой знакомой, не правда ли? — Беатрис рассмеялась и снова поднесла к губам рюмку. — Так расскажите же об этой вдовушке, дон Хиль. Она красива?
Ларральде смотрел на нее и улыбался, а глаза его были совсем серьезны; Беатрис встретилась с ними и быстро отвела свои.
— Да, она красива, — помедлив, ответил Хиль. — А еще что вы о ней знаете? Что вам говорил Пико?
— Ничего! — Беатрис беззаботно пожала плечами. — Так, упомянул вскользь… Вы, кажется, искали для нее дом?
— Да, искал.
— Вот как… Оказывается, иногда вы все-таки умеете быть кабальеро… Здоровье вашей знакомой!
Беатрис подняла рюмку до уровня глаз и опустила на стол, не коснувшись ее губами. Хиль усмехнулся и выпил свою до дна.
— Почему же вам пришлось взять на себя эту роль… квартирного агента? — спросила Беатрис тем же ненатурально веселым тоном. — Где эта дама жила до тех пор?
— За городом, — коротко ответил Хиль. Помолчав, он исподлобья глянул на Беатрис и спросил: — Что вы еще хотите о ней знать?
— Боже мой, ничего! — Беатрис опять пожала плечами и, закинув голову, посмотрела на стенную роспись. — Вы спрашивали, нравится ли мне обстановка, — что ж, неплохо. Я не особенно люблю такой стиль, но это хоть не безвкусица, как в других местах. Кое-что в этом есть, надо признаться. Видимо, если эпоха обязательно должна найти свое выражение в архитектуре, то наше время иначе и не выразишь, как всей этой геометрией, кричащими красками и пустыми плоскостями. На вид красиво, но если всмотреться и вдуматься — хочется завыть. Терпеть не могу современной архитектуры и вообще городов. Подумать, что есть люди, которые имеют возможность жить в деревне и все-таки переселяются сюда! Как, например, эта ваша знакомая. Впрочем, может быть, она жила в плохом месте?
— Послушайте, Беатрис, — негромко сказал Хиль. — Ретондаро назвал вам ее имя?
— Нет.
— И вы хотите его узнать, не правда? Но ее имя вам, пожалуй, ничего не скажет. Имя ее покойного мужа более известно, он был художник. Вы его знаете, Беатрис. Если вы ищете подтверждения, то я могу сказать вам: да, это тот самый.
Он долго сидел, не глядя на нее, вертя в пальцах пустую рюмку и время от времени принимаясь насвистывать что-то сквозь зубы и тотчас обрывая. Негромко играло радио, бармен за стойкой шуршал газетой, за стеклянной стеной шумела улица.
— Простите мне этот дурацкий разговор, — тихо сказала Беатрис. — Не нужно было ничего выпытывать, я ведь все равно догадалась… Не знаю даже почему, просто так. Уйдем отсюда.
Она отодвинула на середину стола нетронутую рюмку и поднялась, Хиль расплатился с барменом, они вышли на площадь, молча дошли до угла и молча свернули на Кальяо. На перекрестке, когда их задержало движение, Беатрис сказала, не оборачиваясь к стоящему рядом Хилю:
— Итак, мадам Бюиссонье сообщила вам, что я была знакома с ее покойным супругом… Кстати, как она об этом узнала?
— Она нашла вашу записку, — сказал Хиль. — Помнится, что-то в этом роде, записку или…
— Ах вот что… — Беатрис нахмурилась, прикусив губу. — Да, конечно… Я оставила записку тогда. Скажите, дон Хиль… сеньора отзывалась обо мне плохо? Что она вообще вам говорила — обо мне?
— Да ничего особенного она о вас не говорила, — отозвался Хиль, подумав. — Ну, она знала, что вы были знакомы, и…
— Она меня ревнует? — тихо спросила Беатрис. — Скажите точно, что она обо мне думает. Я вас об этом прошу, сеньор Ларральде, ведь вы врач и должны уметь говорить правду, какой бы тяжелой она ни была. Она считает, что я перед ней виновата?
— Откуда я знаю, что она считает, — буркнул Хиль. — Вы-то сами чувствуете себя виноватой? Нет? Ну и забудьте об этом. Мало ли кто что о вас думает…
— Дайте мне ее адрес, дон Хиль.
— Чей адрес? — глупо спросил он в замешательстве.
— Вы сами знаете — чей! — нетерпеливо бросила Беатрис. Она обернулась к Хилю, и ветер подхватил и рассыпал по лицу ее волосы. — Ну что вы на меня смотрите! Я не собираюсь стрелять или что-нибудь в этом роде. Дайте мне адрес или скажите, где ее можно увидеть. Ну, быстрее!
— Вы можете увидеть ее на работе, — пробормотал Хиль.
Беатрис вскинула брови, придерживая волосы рукой.
— Она работает? Где?
— Какая-то дура предложила ей стать компаньонкой, у них — как это называется — «мэзон де кутюр». Здесь, совсем рядом, на углу Монтевидео и Ареналес. Но я не совсем понимаю, о чем вы собираетесь…
— Да ничего я не собираюсь, — перебила Беатрис. — Может, я туда и не пойду… Послушайте, дон Хиль, но как не повезло этому бедняге Пико!
— Почему же не повезло, по-моему, наоборот. Поумнеет, а рука ему ни к чему, он ведь не хирург. Вы куда, собственно, сейчас направляетесь?
— Я? Скорее всего, домой. А вы?
— А я к себе в Роусон, как раз в обратном направлении. Или вы хотите, чтобы я вас проводил? Давайте тогда, только быстрее.
Беатрис рассмеялась.
— Дон Хиль, вы неподражаемы! Езжайте уж лучше в обратном направлении, никто меня не украдет. Запишите мой телефон, на всякий случай…
Хиль записал телефон, потом они распрощались, и Хиль помчался через улицу вдогонку за подходившим к остановке троллейбусом.
Беатрис дошла до угла Санта-Фе и несколько минут стояла у какой-то витрины, покусывая губы и размышляя — идти или не идти. Она совершенно не представляла себе, как будет вести себя с этой женщиной и о чем будет с ней говорить, но и отказаться от этого странного свидания, странного и, в сущности, ненужного, было свыше ее сил. «Уж не боюсь ли я ее, в самом деле?» — подумала она высокомерно и вздохнула.