У черты заката. Ступи за ограду

Слепухин Юрий Григорьевич

— Ну и не ходи туда, — беззаботно отозвалась Беатрис. — Зачем они тебе нужны? Как странно, что Хуан-Карлос до сих пор не ушел с кафедры, — он ведь зеленеет от одного вида буквы «П», ха-ха-ха!

— Ну, Дора, это вопрос сложный… Помимо всего прочего, каждое вакантное место дает правящей партии лишний шанс сунуть в университет еще одного профессора-перониста. Если смотреть с такой точки зрения…

— …то ты, папа, помогаешь Перону, — подхватила Беатрис. — Ай-ай-ай, как не стыдно! Входи, только не обращай внимания на беспорядок…

— Глупости, ты прекрасно знаешь, почему я не преподаю. Имей я возможность вернуться в университет —

сделал бы это хоть сегодня.

— Как, во время диктатуры?

— Именно во время диктатуры, дорогая. Именно сейчас…

Доктор Альварадо окинул взглядом комнату дочери, перебрал стопку книг на столе и опустился в шаткое, заскрипевшее под ним кресло.

— Осторожнее, у него нога сломана, — предупредила Беатрис, спешно заталкивая что-то под подушку.

— Я знаю. Дора, ты не хочешь поиграть?

— Очень хочу, но не могу, — Беатрис с сожалением покосилась на рояль и забралась в другое кресло, поджав под себя ноги. — Я дала обет не подходить к инструменту до сдачи последнего экзамена. Представляешь?

— Представляю. Какой будет первым?

Беатрис вздохнула:

— Курс гражданской подготовки, ровно через восемь дней…

— Ну, это легко…

— Зато противно! — Беатрис ударила кулачком по подлокотнику кресла. — «Прогрессивная роль Генеральной конфедерации труда в укреплении национального единства Аргентины», «Генерал Перон как выразитель духа испаноамериканизма», «Позиция Аргентины в отношении экономической экспансии США и политической экспансии Советского Союза» и всякие такие штуки, И главное — целые Куски из «Смысла моей жизни» [26] , с комментариями и толкованиями! Честное слово, иногда хочется сбежать на край света. Они кричат, что у нас самая подлинная свобода, какую только можно пожелать, а на самом деле что творится! Знаешь, почему из нашего лицея уволили профессора Охеду? Потому что ему предложили вступить в партию, а он отказался. Теперь вместо него прислали какого-то перониста, и мы его сразу же прозвали Карлом Вторым, потому что он глуп, как сеньор губернатор Алоэ…

26

Книга Эвы Перон, в 1952–1955 годах изучалась во всех средних учебных заведениях Аргентины.

Беатрис замолчала и несколько секунд разглядывала едва различимый выцветший рисунок на штофной обивке стен.

— Только вот так и можно, — сказала она, — взять и не думать ни о чем. А когда подумаешь, то просто противно становится жить. И сама себе становишься тоже такой противной, такой противной… Я вообще не знаю, что из меня получится в жизни, папа. У меня иногда вдруг появляется такое странное чувство, будто вообще никакого будущего для меня не существует…

Доктор Альварадо посмотрел на дочь с тревожным изумлением:

— То есть, Дора?

— Ну, ты понимаешь, как будто я стою перед какой-то стеной, а за ней ничего нет. Вообще ничего. Может — быть, это тоже от возраста? Может быть, я настолько не знаю еще жизнь, что просто не могу ничего себе представить? Ведь строить планы на будущее — это значит как-то представлять его себе. А я не представляю. С тобой тоже так было?

— Боюсь, что нет, молодость отличается скорее обилием планов на будущее… Дора, ты меня удивляешь. Такие настроения в семнадцать лет…

Доктор Альварадо помолчал, потом кашлянул.

— Я

хотел бы задать тебе не совсем скромный вопрос…

— Да, я слушаю…

— Скажи, ты уверена, что у тебя серьезное чувство к Франклину?

— Конечно! — Румянец залил щеки Беатрис, но она не отвела глаз и кивнула с убежденным видом: — Мы любим друг друга, папа, я ведь говорила тебе… — Она запнулась и продолжала после секундного колебания. — Если хочешь, я дам тебе прочитать его письма…

— Спасибо, дорогая, не надо. Но послушай, как же это получается? Где это видано, чтобы любящая девушка не видела впереди ничего, кроме какой-то стены? Что это за любовь, Дора?

Беатрис молча пожала плечами. Доктор Альварадо встал и прошелся по комнате, похрустывая пальцами, потом снова сел.

— Мне было и приятно, и горько тебя слушать, моя девочка, — сказал он. — С одной стороны, я горжусь тем, что сумел в какой-то степени внушить тебе отвращение ко лжи и непримиримость к отрицательным явлениям действительности: Это делает тебе честь, Дора. Но дело, видишь ли, вот в чем. Подобное мироощущение обязывает человека либо активно бороться за нечто лучшее в крупном масштабе, как это делают политические деятели, мужчины, либо пытаться организовать свою жизнь и жизнь окружающих тебя людей так, чтобы в ней были наиболее полно воплощены твои идеалы. Это путь женщины — жены, матери. Но просто опускать руки, заранее отказываться от всякой борьбы за счастье…

— Я же тебе говорю, папа, — быстро и убежденно заговорила Беатрис, почему-то понизив голос, словно сообщая тайну, — жить на свете очень противно. Просто не хочется видеть все, что творится. И даже думать об этом не хочется! Конечно, ты можешь спросить, как это мы вообще можем еще учиться, и бегать по кино, и танцевать буги, — но это уж так получается, не будешь же сидеть все время с мрачным видом! Но думать сейчас нельзя. Сейчас все стало страшно сложно и страшно противно, ты же сам видишь. Вся жизнь стала какой-то сложной. Конечно, я люблю Фрэнка, и он меня тоже любит, но все равно — в будущем не уверены ни он, ни я. Во-первых, он до сих пор без работы…

— Ты ведь говорила, что он устроился?

— Оказалось, что это шестимесячный контракт! Он уже так работал у «Нортропа» — год работал, и потом его преспокойно выставили. Это абсолютно никакой гарантии, ты понимаешь? Контракт могут возобновить, а могут и не возобновить. Кстати, срок истекает в этом месяце… Это одно. И вообще я теперь вовсе не знаю, смогу ли я получить визу. Говорят, что теперь это станет еще сложнее, даже для вступающих в брак. Ну, и всякие такие мерзкие вещи. Как же ты хочешь, папа, чтобы я смотрела на будущее и радовалась?

— Помилуй, неужели раньше молодые люди вступали в жизнь, видя перед собой одни удовольствия? Каждая эпоха имеет свои трудности, уж поверь мне…

— Ох, папа, я все это знаю, но такого противного времени, как наше, еще не было. Сейчас все по бумажкам, все по талонам! Если бы у меня были деньги и я захотела бы поехать в гости к Фрэнку, ты думаешь, меня пустили бы? Мне пришлось бы полгода ходить в консульство, чтобы мне разрешили увидеться с собственным женихом. Разве это жизнь, папа? Мало того — сейчас у нас уже даже заграничного паспорта не получишь. Двоюродный брат Альбины хотел съездить в Европу, по делам, так его в полиции несколько месяцев водили за нос и свидетельства о политической благонадежности так и не выдали, а без этого свидетельства о паспорте нечего и думать.