У каждого свое проклятие
Шрифт:
– Ты к матери, Мариш? – спросил ее Борис.
– Да... – кивнула она.
– По делу или так...
– Расспросить ее хочу, Боря...
– Ты, наверно, имеешь в виду то, о чем мне рассказала Ира?
– Да... – согласилась она. – Только ваша мать может дать объяснения тому, что со всеми нами происходит.
– Пожалуй... Я к ней иду за тем же самым...
– Хорошо... Вдвоем оно как-то полегче будет...
Галина Павловна заметно побледнела, когда в коридор ее квартиры вошли совершенно спавшая с лица Марина и Борис, с некрасиво набрякшей под красными глазами кожей и глубокими скорбными складками, протянувшимися от носа к губам.
–
– О чем ты, Боря? – отпрянула Галина Павловна, но оба, и Борис и Марина, поняли, что она прекрасно поняла, зачем они пришли.
– Ты все знаешь, мама! – не сдержавшись, крикнул Борис. – Надо остановить череду несчастий! Нам не на кого рассчитывать, кроме как на тебя!
– Расскажите все, Галина Павловна! – присоединилась к Борису Марина.
– Я все уже рассказала Ирочке, – трясущимися губами с трудом выговорила пожилая женщина и обеими руками стянула на груди байковый халат. – Спросите у нее. Не надо меня больше этим мучить.
Борис сбросил прямо на тумбочку у зеркала свою куртку, Маринину повесил в шкаф и, будто хозяин, пригласил мать в комнату. Она прошла бочком, как в гости, и села на самый краешек дивана, стянув у горла ворот своего халата.
– Мама! Чей сын Егор Епифанов, свидетельство о рождении которого я однажды нашел среди бумаг? Помнишь, я тогда искал свой диплом?
– Боря... – дрожащим голосом начала Галина Павловна. – Я тебя уверяю: это не имеет никакого отношения к тому, что происходит сейчас!
– А что тогда имеет? – опять не сдержавшись, рявкнул Борис.
– Хорошо... я покажу... – после некоторого молчания согласилась Галина Павловна. – Хотя ни в чем не уверена... потому и говорить не хотела...
Она поднялась с дивана, принесла с кухни табуретку, поставила ее под антресолями в коридоре, хотела было взгромоздиться на нее сама, а потом все-таки предложила сыну:
– Давай ты, Боря... Боюсь, голова закружится...
Борис кивнул, встал на табуретку, открыл дверцу антресолей и спросил:
– Ну... и что достать?
– Там... у стенки... небольшой дощатый посылочный ящик...
Борис вгляделся во тьму антресолей, пошарил в их глубине рукой и сказал:
– Да... есть... Доставать?
– Доставай...
Борис вытащил из недр навесного шкафчика небольшой грязно-желтый ящичек, спрыгнул с табуретки, поставил его на стол комнаты и сделал рукой жест, который призывал Галину Павловну показать то, что она только что пообещала. Жалко вжав голову в плечи, она подошла к ящичку, сняла покоробившуюся от времени крышку и достала из него какой-то предмет, завернутый в старый, истершийся посадский платок. Когда она разбросала в стороны концы платка, взору присутствующих предстала круглая жестяная коробочка из-под леденцов монпансье, которые в советское время за копейки можно было купить на каждом углу. Под крышкой жестянки оказались необыкновенной красоты старинные и, похоже, очень тяжелые серьги с изумрудами в виде капель. Между изумрудами и застежкой находился затейливый бантик, усыпанный мелкими прозрачными сверкающими камешками.
– Как переливаются... – ахнула Марина. – Неужели бриллианты?
– Не знаю, – отозвалась Галина Павловна. – Эти серьги мне подарил на свадьбу отец Аркадия – Матвей Никодимович.
– Я никогда не видел, чтобы ты их носила, – покачал головой Борис.
– Я не носила... Почти...
– Почему? – удивилась Марина. – Они такие красивые!
Борис оттеснил Марину от серег, пристально в них вгляделся, поднял вопрошающие глаза на мать и спросил:
– Они как-то связаны с тем, что происходит?
– Я же сказала, что
– Я не догадалась бы связать это с серьгами, – задумчиво проговорила Марина.
– Я тоже, – кивнула Галина Павловна, – но Аркадий вдруг потребовал, чтобы я сняла их. Оказалось, что серьги пыталась носить еще его покойная мать, и, по слухам, их очень не любила. Говорила, что от них затылок ломит. Я спросила, почему он мне об этом сразу не сказал. Он ответил, что никогда в жизни не доверял слухам. Думал, что у матери болела голова от других причин, а она, не желая лечиться, списывала все на серьги. А сам Аркадий тогда был слишком мал, чтобы заняться анализом и составить собственное мнение. В общем... мы заложили серьги в ломбард. Через несколько дней этот ломбард ограбили и даже убили нескольких служащих. Бандитов быстро взяли. По квитанции нам вернули серьги и потребовали обратно деньги. Деньги мы уже частично потратили, пришлось занимать... В общем, еле выкрутились. После этого Аркадий пытался продать серьги знакомым. Никто не хотел брать, потому что стоили они немало. Я пыталась подарить их подруге. Та через несколько дней вернула. Сказала, что от них очень уж болят уши. Хотела как-то нищенке серьги отдать, так она с криком «Проклятые!» отшатнулась и даже бросилась от меня бежать. Аркадий пытался расспросить о серьгах отца, но тот сказал: «Не нравятся, так отдайте обратно!» Мы отдали, а когда он умер, они опять к нам вернулись. Были зажаты у мертвого свекра в кулаке... Свекровь велела забрать их и продать или... куда-нибудь деть... Так и сказала: «От греха! Они с мертвого!» Аркадий ослушаться мать не смог, но и продавать их не стал, потому что... ну... вы уже знаете, что мы и раньше пытались от них избавиться...
– Насколько я поняла, мать Аркадия Матвеевича тоже рано умерла? – спросила Марина.
– Почти сразу после рождения дочери Ольги. Какую-то бациллу подцепила в роддоме. Так и не смогла оправиться. Роддом тот, говорят, после нескольких смертей рожениц закрыли.
– Так что, эти серьги принадлежали бабушке? – спросил Борис.
– Нет, они именно епифановские. Достались Матвею Никодимовичу от родителей.
– Стра-а-анно... – протянул Борис. – Откуда у нашей прабабки со стороны отца могли взяться такие серьги? Дед рассказывал, что они жили в страшной нищете. Чуть ли не самое бедняцкое хозяйство было в деревне.
– Не знаю, сынок... – покачала головой Галина Павловна.
– Может быть, с ними связано какое-нибудь преступление? – предположила Марина.
Галина Павловна в ответ на это только пожала плечами.
– А может быть, про эти серьги что-то знал папин брат Федор? – пришло в голову Борису.
– Возможно, – согласилась Галина Павловна. – Я никогда его не спрашивала. И не только о серьгах, но и... вообще ни о чем... С тех пор как он предрек мне несчастья, я старалась его избегать. Теперь уж не спросишь...