У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Глава 11
Марина открыла глаза и увидела белый потолок. С него свисал стеклянный плафон в виде шара. Сверху на нем виднелся слой пыли. Она попыталась повернуть голову и не смогла. Силы не хватило. Сосредоточилась и аж застонала от тщетности усилий. Над ней сразу же склонилось красивое мужское лицо с серыми глазами. Виски были серебряными от седины. Мужчина улыбнулся и сказал:
— С возвращением, Марина. Долгонько мне ждать пришлось, когда ты очнешься…
Произнесенное имя ничего ей не говорило, мужчину она тоже не знала. Попыталась вспомнить хоть что-нибудь и не смогла: в голове было пусто. Она не знала кто она и откуда, как ее зовут и где находится. Испугалась и спросила:
— Кто я?
Он побледнел и поднес руки к подбородку:
— Марина!!! Ты что?
Она увидела, что под накинутым на его широкие плечи халатом находится военный китель. Снова спросила:
— Кто вы?
В его глазах сверкнула боль. Он выскочил из палаты, торопливо сказав:
— Я сейчас вернусь!
Теперь она знала, что ее зовут Марина, но это была вся известная информация. Она снова попыталась пошевелиться. На этот раз тело слушалось ее. Женщина попробовала сесть и ей это удалось. Огляделась. Безошибочно определила, что она в больнице. В памяти вдруг всплыло: она однажды лежала в больнице и в одной комнате их было шесть человек. Эта палата совсем не походила на ту из этого обрывка памяти. Здесь она была одна…
Степанова попыталась сосредоточиться, но голова заболела. Она ощупала ее руками. Пальцы уткнулись в бинты. Руки тоже были перевязаны. Только пальцы остались свободными. Женщина вдруг почувствовала, что из одежды на ней ничего нет. Посмотрела на обнаженную высокую грудь со съежившимися от прохлады сосками. Стыдливо схватила простынь и подтянула к горлу. Заметила на стене в углу зеркало и умывальник. Захотелось пить.
Она слезла с высокой кровати-каталки, обратив внимание на забинтованные ноги и руки. Завернулась в простыню, замотав ее вокруг тела наподобие туники и шатаясь направилась к зеркалу. Смотрела на собственное отражение и не узнавала. Голова оказалась забинтована. Лицо с зелеными глазами и темными дугами бровей ей ни о чем не говорило. Марина долго смотрела на себя. Ощупала лицо, пытаясь хоть что-то вспомнить. В голове не было ни единой мысли…
Наклонилась к крану и напилась воды. Затем ополоснула лицо. Смотрела в зеркало, как светлые струйки катятся по щекам, а видела перед собой деревянную раму не большого окна, покрашенную белой краской. Белую строченную занавеску и струи дождя, катящиеся по стеклу. Она ясно расслышала чей-то смутно знакомый женский голос:
— Маринка, хватит в окно смотреть, иди уроки учить…
В голове закружилось. Держась за стену, она доковыляла до широкого окна и выглянула: внизу раскинулся небольшой парк. Трава оставалась зеленой, но на ней уже лежали золотые медальки опавших листьев с берез и лип. На скамейке сидели два парня. У одного рядом лежали костыли, а у второго торчала перевязанная культя. Она вгляделась: в парке таких ребят было много. Марина подумала: “Откуда они прибыли? Разве где-то война?”. Схватилась за виски, сдавливая вдруг заболевшую голову…
На плечо легла рука. Что-то внутри сработало и дало команду “Чужой!”. Последовал резкий разворот. Чужая рука четко зафиксировалась в ее ладони. Человек с испуганным криком полетел на пол, а она мгновенно отскочила в сторону и приготовилась к отпору. Только после приема взглянула на того, кто ее напугал. Это был тот самый военный, что называл ее Мариной. Халат упал и она видела перед собой полковничьи погоны. Откуда она это знает, Степанова не могла бы сказать, но автоматически вытянулась.
У распахнутой двери, привалившись спиной к косяку, застыл еще один смуглый мужчина в белом халате, очках в черной толстой оправе и стетоскопом на груди. Он был полноват. Из-под белоснежной высокой шапки торчали черные космы вьющихся волос. Халат, застегнутый не до самого верха, открывал взору военную рубашку и галстук. Маринка подумала: “Почему вокруг одни военные? Я что, тоже военная?”. Брошенный ею на пол офицер начал вставать, охая и поглаживая ушибленные локти. Нашел на полу выпавшие из кармана очки, осмотрел и снова положил в нагрудный карман рубашки. Он смеялся:
— Она помнит!
Доктор наблюдал за Мариной сквозь толстые линзы. Обернулся и охладил его радость словами:
— Это не память, а инстинкт! Руки и ноги у нее живут своей жизнью. Взгляните в лицо — это автомат! Она сейчас и сама не знает, как это у нее получилось. Робот, если хотите.
Горчаков перестал смеяться. Внимательно взглянул на женщину и спросил:
— Как-то исправить можно?
— Медицина мало занималась такой проблемой, как потеря памяти. Случается такое нечасто и обычно память восстанавливается сама…
Маринка не слышала их. Она снова отошла к окну. По аллее шла женщина с ребенком. У малыша были темные волосы. В голове словно что-то взорвалось. Перед глазами, будто кадры из хроники, пронеслась пара видений: смуглый кудрявый мальчик, завернутый в расстриженную рубаху от нижнего мужского белья. Он же сидит в цинковом тазу с водой, шлепает ладошками и смеется. Она обернулась и громко спросила:
— У меня есть сын?
Доктор замер и пулей кинулся к окну. Увидел женщину с ребенком. Обернулся. Быстро спросил Марину:
— Почему ты так думаешь?
— Черные волосы, смуглое лицо, блестящие глаза. Я вижу это тут…
Она ткнула пальцем себе в забинтованный лоб. Доктор схватил офицера за руку и поволок за собой из палаты. Закрыв дверь сказал:
— Леонид Григорьевич, это выход! Вы поняли? Надо привезти ее родных. Срочно! Уверен — память вернется, когда она их увидит.
— Если показать фотографии?
— Может не сработать и наделаем только хуже. Она сейчас в таком состоянии, что может решить — мы ее принуждаем верить. Откровенно говоря, после того, как я видел ваше падение, мне боязно находиться рядом с этой женщиной. Это мина замедленного действия! Кто знает, что сработает у нее внутри через час или через два?