У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
В эфире царила полная неразбериха. Осипов до хрипоты орал в микрофон указания, но его практически никто не слышал. Устаревшие радиостанции работали плохо, то и дело садились батареи. Шипение, хрипение, треск и свист, доносилось из модуля. Радиосвязь оказалась почти полностью парализованной. Иногда прорывался чей-то голос и генерал буквально “хватался” за него, как за спасительную соломинку. Пытался докричаться и узнать, с кем говорит, но не успевал. Измотанные связисты слушали его мат, но не в силах были хоть что-то изменить.
Между подразделениями связи вообще не существовало. Работали по-старинке: командиры отправляли бойцов с донесениями к соседям. Солдаты бежали по указанным направлениям, стараясь не попасть под свистевшие отовсюду пули. Прячась за развалинами и уцелевшими стенами, короткими перебежками уходили все дальше и дальше. Очень часто они не добирались к месту назначения: кто-то попадал в плен, кого-то убивали, а некоторые просто заблудились в незнакомом городе.
Механики-водители танков в большинстве своем оказались неопытными. Даже завести танк оказалось проблемой. Старая техника не желала подчиняться. Некоторые танки двигались рывками, словно скачущие огромные лягушки. И понять водителей тоже было можно. Лейтенант Квасцов, командир танка, когда его выматерили за задержку, в сердцах крикнул в эфир и эта его фраза задела за живое многих офицеров, кто услышал:
— Хорошо знает танк тот, кто на нем учился! А мне что делать? У нас в училище всего два практических занятия было! Солярки нет, на чем ездить? Все мои знания на бумаге!
После обстрела российской артиллерией позиций боевиков, в городе образовались труднопроходимые завалы. Здания рушились, перекрывая улицы. Город исчез в пыли и дыму. Со всех сторон горело, грохотало и скрежетало. У большинства комбатов не было карт города, а если и были, то конца восьмидесятых, безнадежно устаревшие, где отсутствовали многие улицы и даже целые микрорайоны.
Офицеры разглядывали карты, стараясь сориентироваться и тихо матрились, не находя на бумаге того места, где в данный момент находились их батальоны. Они не могли даже определить, в какую сторону вести людей, чтобы выбраться к своим. Российские войска, фактически, попали в каменную ловушку. Не зная города, они блуждали в каменных лабиринтах и сражались в таких условиях, каких не выдержала бы ни одна армия мира. Чаще всего приходилось драться на все четыре стороны.
Узкие улочки боевики использовали как капканы на бронетехнику. Они действовали по классической схеме, какой пользовались душманы в Афганистане: едва колонна, растянувшаяся вдоль улицы, полностью вползала в этот “мешок”, подбивалась первая и последняя машины. Развернуться или обойти подбитую технику не представлялось возможности. Сидевшие на бронемашинах солдаты соскакивали и пытались организовать линию обороны. Черный дым заполнял улицы. Треск металла, рвущиеся внутри БТРов и танков снаряды, снопы искр, перекрывались бешеной стрельбой со всех сторон. Это боевики уничтожали тех, кто был внутри колонны. Кто не мог вырваться из “котла”…
По широким городским проспектам танки и БМП все же сумели прорваться в центр города, но оказались в одиночестве. Они крутились по широким площадям, отчаянно отстреливаясь. Без пехоты, без десанта на броне, в большинстве своем техника была подбита из противотанковых гранатометов. Люди сгорали заживо в бронированных коробках, не успев выскочить. Лишь единицы техники сумели вырваться обратно с городских площадей. Уцелевшая бронетехника была сплошь испещрена царапинами и вмятинами от пуль и осколков. Это была катастрофа.
В город сумели прорваться лишь две группировки из четырех — “Север” и “Северо-восток”. Оставшиеся две были блокированы боевиками в пригороде. Ураганный огонь дудаевцев изо всех видов оружия заставил федеральные войска отступить.
В это время, зажатые со всех сторон превосходящими силами противника, возле железнодорожного вокзала стояли насмерть два подразделения — 131 майкопская бригада и 81-й мотострелковый полк. Ошибка одного из командиров и плохое ориентирование в городе, стоила жизни многих солдат и офицеров. Дудаев бросил на них свои отборные батальоны — “мусульманский” и “абхазский”. Бой не смолкал ни на минуту больше суток. Бушлаты пропитались запахом пороха и дыма, почернели от гари лица парней. Живые лежали рядом с мертвыми. Мотострелки дрались отчаянно, свято надеясь на помощь, а ее все не было.
Осипов связался с Москвой, как только узнал о бедственном положении армии, но в Генштабе праздновали Новый Год. Кто-то все же взял трещавшую без умолку трубку. С кислой миной на лице выслушал крик души обезумевшего от потерь генерала и спокойно повесил трубку. Утром 1 января пришел запоздавший приказ свыше — прорваться к блокированным подразделениям. Сделать это не удалось никому. Дудаевцы отбивали атаки с фанатичным упорством. Они не подпускали близко федеральные войска. Издали обстреливали их из минометов, гранатометов и орудий, создавая сплошную стену из взрывов.
2 января утром, мотострелки решились на прорыв. Последний из оставшихся в живых командиров, слышал звуки боя и прекрасно понял, что к ним пытаются прорваться. Полковник Зосимов собрал вокруг себя всех живых. Когда неподалеку снова зазвучали взрывы и выстрелы, а боевики вынуждены были драться на два фронта, он кинул остатки бригад на прорыв. При поддержке двух танков, им с величайшим трудом и ценой огромных потерь, удалось вырваться из западни. Они уносили раненых, отбиваясь от бандитов Дудаева. Стало ясно, что “за сутки и с одним десантным полком”, как выразился крупный чин из Москвы, Грозный не взять. Операция затягивалась, оборачиваясь новыми потерями.
Марина встречала Новый год в Грозном в разбитом пятиэтажном доме со снайперской винтовкой в руках. Она сама попросила Бредина об этом. Попросила в тот же день, как он рассказал ей об ответе из Генштаба. Генерал пробовал отговорить, просил подумать о детях, но женщина была непреклонна:
— Отправьте. Ведь я знаю город чуточку лучше, чем некоторые офицеры.
Сержант Степанова была прикомандирована к спецназу в качестве снайпера и прибыла в пригород Грозного, когда штурм уже начался. Командир отряда, плотный не молодой полковник с седыми усами, устало выругался в сторону, когда она доложила о себе:
— Они что, совсем там охерели? Баб начали присылать! Валандайся тут, словно у меня других забот нет!
Марину такие слова задели. Она вплотную приблизилась к мужику и прошипела:
— Это моя вторая война и я не позволю какому-то полковнику так с собой обращаться. Я снайпер и мне ваши люди до лампочки, просто я хочу, чтоб они меня сами не подстрелили. Понял, полковник?
Тот замолчал в изумлении и долго вглядывался в злое лицо:
— Вот это речь! Чувствую, за себя постоять сумеешь! Что ж, располагайся в моей палатке, а могу и у медиков пристроить. С мужиками скоро познакомлю.