У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Подполковник находился в сознании. Голова была перебинтована. Лицо стало изжелта-синим, страшно осунулось, нос заострился. До самой груди его тело было укрыто темно-синим одеялом с черными полосами. Офицер улыбнулся, увидев, кто подходит к нему. Прошептал, когда она присела рядом:
— Ясон, я так рад тебя видеть. Спасибо, что не бросила и вынесла.
Марина взяла его руку в свою и покачала головой:
— Это не я. Пришлось за разведчиками смотаться, а вас связанным в развалинах оставила. Они и вынесли. Спецназ полковника Огарева, вот кого благодарите…
Он тяжело дыша, выдохнул:
— Потом разберемся. Ты куда сейчас?
Марина кивнула:
— Пока идет война, мне работы хватит. Будь она неладна… Вас кормили? А то я сейчас к полевой кухне моментом смотаюсь!
— Пыталась сестричка накормить, не лезет ничего в горло. Тошнит и плохо мне. Стыдно ныть, но лучше бы убили, чем терпеть такое.
Женщина наклонилась к его уху:
— Подполковник, считайте, что я этого не слышала, а вы не говорили. Терпите и подавайте пример остальным. В двух шагах от вас лежит парнишка-солдатик без рук, думаете ему легче?
Марков взял себя в руки и твердо взглянул Степановой в глаза:
— Я буду держаться!
Глаза закатились и офицер в очередной раз потерял сознание. Усилие не прошло даром. Марина крикнула:
— Сестра!
Подбежала пожилая женщина. Склонилась над Марковым. Степанова спросила:
— Что с ним?
— Внутренняя травма черепа. Опухоль давит на мозг. Доктора ждут самолет, чтобы отправить в Москву. Завтра должен прилететь. Не знаю, дотянет ли…
Маринка твердо ответила:
— Он дотянет! Когда очнется снова, вы ему передайте — Ясон приказал жить!
Женщина удивленно посмотрела на нее и кивнула. Степанова встала и вышла из палатки под взглядами тех раненых, кто был в сознании. Ее старую кличку слышали в Афгане многие, но лишь двое во всей палатке поняли, кто прошел мимо них. Но они молчали.
Полковник Огарев находился в палатке и что-то помечал на карте, когда внутрь влезла Марина. Он оторвался на минуту и встретил ее словами:
— Притащил вам с полсотни рожков к автомату, новую винтовку. Правда похуже вашей и старого образца. Ваша, оружейник сказал, восстановлению не подлежит. Гранат притащил почти сотню. Сколько хотите, столько и забирайте. Что еще нужно?
Женщина задумалась. Пожала плечами:
— В принципе ничего, кроме новой маски и фляжки. Маску мне всю изодрало, а фляжку пробило в нескольких местах. Да, кстати, полковник, с Новым Годом…
Огарев не понимающе посмотрел на нее:
— Какой Новый Год?.. А… Точно! С Новым Годом, Искандер! Вы прочли послание старого друга?
Только в этот момент Степанова вспомнила о записке. Подняла рюкзак и достала бумажку. Аккуратно расправила пальцами сгибы и пригнувшись поближе к свече на столе, прочла:
— “Искандер! Все говорят, что ты погиб, а я не верю. Не могу представить твои глаза закрытыми и твои руки холодными. Любимая! Если ты жива, ответь. Я женился, но этот брак мое самое большое горе. Все мои мысли с тобой. Вернусь с Афгана и разведусь к черту. Уж лучше одному и с мыслями о тебе, чем с этой самовлюбленной дурой. Люблю. Твой Костя.”.
Письмо было написано до того, как она встретил капитана Жукова. Марина застыла за столом, глядя на знакомый почерк и не видя, как полковник внимательно смотрит на ее трясущиеся руки. Она встала. С трудом сглотнула комок, застрявший в горле. Молча подхватив набитый боеприпасами рюкзак, винтовку и автомат, вышла из палатки. Огарев выскочил следом:
— Марина, вы вернетесь?
Она обернулась, не понимая. А потом ответила, улыбнувшись:
— Обязательно! Вы печку сделайте, помните, как в Афгане делали? Холодно…
Ахмад Шах Масуд сидел, откинувшись на подушки и о чем-то напряженно думал. Лицо одного из лидеров движения “Талибан” было необычайно сосредоточенным. Он несколько раз проводил ладонями по густой черной бороде, что выдавало высшую степень задумчивости. Наконец Масуд принял решение и позвонил в золотой колокольчик. Из-за скрытой под тяжелой бархатной портьерой двери, появился смуглый бородатый слуга в традиционном афганском одеянии:
— Звали, Ахмад-сахиб?
— Позови ко мне Ахмада. Немедленно.
Через несколько минут русский стоял перед ним. В этом не было ничего удивительного. Комната верного слуги располагалась рядом с комнатой господина. Масуд повел рукой вправо, приглашая сесть рядом с собой. Николай Горев ничуть не смутился, такая честь была оказана ему не впервой, сел рядом и с ожиданием посмотрел на хозяина. Но тот явно не спешил говорить о том, зачем позвал в столь неурочный час. Было два часа ночи.
Ахмад Шах снова позвонил в колокольчик и потребовал:
— Принеси нам кофе…
Из этого Горев мгновенно заключил — разговор будет тяжелым и долгим. Когда кофе вместе со сладостями принесли, лидер оппозиции сам разлил его по чашкам и пригласил:
— Угощайтесь, Ахмад. Разговор у нас будет длинным, как наши молитвы.
Немного отпил из чашки и пристально поглядел верному псу в глаза:
— Мы с тобой знаем друг друга не первый год. Я знаю твою верность и преданность. За это и ценю. Ты русский, хорошо знаешь арабский и русский языки, знаешь пушту и фарси. Я очень доволен тобой. Хочу предложить тебе вернуться в Россию…
Он заметил, как Горев передернулся и удивленно уставился ему в лицо, поправился:
— Не совсем в Россию… Я немного не так выразился. В Чечню. Русские ввели войска и штурмуют Грозный. Истинные мусульмане противостоят им, как могут, но я не уверен, что они смогут долго держать оборону. Россия ни за что не упустит из рук такой сладкий кусок, как нефтепровод. Скоро придется переходить на партизанские методы борьбы с российским режимом. В Ичкерии требуются специалисты твоего уровня для обучения правоверных методам борьбы. Ты прекрасно подходишь на эту роль. К тому же нам требуется в республике свой наблюдатель, который бы понимал о чем говорят русские. Подумай, Ахмад.