У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Костя задумался и ничего не ответил. Он вдруг вспомнил, как Лешка говорил ему о желании иметь какую-то там игровую приставку к телевизору и джинсы “как у пацанов”. Сын никогда ничего не просил, но Силаев вдруг понял, как хочется мальчишке иметь хотя бы часть того, что есть у других. Жена, стоя у дивана, что-то бурчала, но он не слушал. Решение пришло. Мужчина безо всякого выражения посмотрел на жену и тихо сказал:
— Я уеду воевать, но Лешка будет жить у моей тетки в Рязани. Там и в школу пойдет. Тете Наде поможет, да и она за ним лучше присмотрит, чем ты. Хоть голодным сидеть не будет. Это мое условие!
Лариса, открыв рот от неожиданности, молчала. Она даже на его последние слова внимания не обратила. Пришла в себя и кивнула:
— Хорошо, я не против, но надо еще и Лешку спросить, хочет ли он ехать к тетке в медвежий угол?
Косте очень хотелось сказать ей, что она и сама выросла вот в таком “медвежьем углу”, но не стал. Так как знал, ссоры тогда уж точно не избежать. Лариса считала себя чуть ли не коренной москвичкой и каждое напоминание о Рязани принимала, как оскорбление. Подполковник позвал Лешку в кухню и спросил. Мальчишка обрадовался:
— К тете Наде? С радостью поеду! Она такая замечательная!.. — Оборвал радость и внимательно посмотрел на отца: — А ты куда, пап?
Силаев сжал заболевшую душу в кулак и весело усмехнулся:
— В командировку отправляют на Дальний Восток на пару лет! Денег привезу и тебе приставку купим с джинсами.
Лешка вздохнул:
— Да не нужны мне ни джинсы ни приставка по большому-то счету, лишь бы ты не уезжал. Я скучать буду. Но если уж так надо, да не на войну, тогда едь… Только ты побыстрей приезжай. Обещаешь?
Он подхватил сына на руки и усадил рядом с собой. Обхватив за плечи притиснул к себе, слегка дотронулся кончиком указательного пальца до его носа. Лешка смотрел на него во все глаза. Костя подмигнул и еще раз улыбнулся:
— Как только, так сразу! Ты же меня знаешь. Я тоже скучать буду.
Уже на следующий день он написал рапорт на имя начальника академии с просьбой отправить в Чечню по контракту. Генерал попытался отговорить, но Костя стоял на своем. Через месяц просьбу удовлетворили и подполковник Силаев отправился в Грозный.
Степанову через сутки отправили в Моздок. Загипсованная, перетянутая бинтами и укрытая по грудь байковым одеялом, она напоминала египетскую мумию. Руки не шевелились, голова еле ворочалась, ноги в металлических шинах страшно болели. Носилки с ранеными вносили в вертолет и вплотную ставили друг к другу. Марина пыталась протестовать и требовала, чтобы ее не отправляли никуда, ругалась и кричала. Над разбушевавшейся женщиной склонилось лицо хирурга:
— С ног до головы в бинтах, еле шевелитесь и так ругаетесь! Вы хоть понимаете, что переломанные кости срастутся не раньше, чем через пару месяцев? Мы не можем так долго держать вас здесь. В Моздоке спокойнее, да и питание получше нашего. Прекратите буянить, Марина Ивановна, а иначе я вам снотворное вколю!
Ей пришлось смириться. Она лежала на носилках и смотрела в потолок вертолета. С трудом повернув голову, посмотрела на соседей слева и справа. Вздохнула, вспомнив о потерянной записке от Кости Силаева. Ей вдруг захотелось прочесть ее еще раз.
В Моздокском госпитале вновь возникли проблемы с размещением. Все ранее лечившиеся женщины были размещены по городским больницам. Степанова оказалась единственной раненой женщиной. Везти ее в обычную гражданскую больницу было нельзя. Никто пока не знал, что в федеральных войсках воюют женщины. Неминуемо начались бы расспросы. Вездесущие журналисты мигом ухватились бы за “сенсацию”. Сообщать об этом раньше времени не стоило. Марину положили на кровать-каталку и поставили посреди коридора. Главврач долго пытался сообразить, куда же поместить пациентку. Стоял рядом и раздумывал. Потом приказал:
— В ординаторской отделите угол ширмами и поставьте там каталку. Положим женщину туда.
Вот так Степанова очутилась в отдельном помещении, если можно было так выразиться. В ординаторской постоянно толпился народ. Стоял шум и гам. Многие заглядывали за ширму, здоровались с ней. Марине не было покоя ни днем ни ночью. Заглянувший через несколько дней главврач мигом понял все по ее покрасневшим воспаленным глазам, хотя она и не жаловалась. Мужчина покачал головой:
— Да, милая, я сделал глупость, поселив вас здесь. Ну, что ж, придется исправлять!
Женщину, по распоряжению начальника, перевезли в его собственный кабинет. Вновь отгородили угол ширмами. Здесь народу было поменьше, да и по ночам никто не мешал. Степанова целые сутки после “переезда” отсыпалась. Главврач приказал не мешать. Женщина пошла на поправку. Через три недели сняли бинты с головы и рук. Марина попросила у медсестры зеркало. Посмотрела на длинный шрам на правом виске и попробовала прикрыть его волосами. Получилось. Она грустно улыбнулась:
— Придется прическу менять…
Медсестра с нескрываемой завистью посмотрела на ее лицо и успокоила:
— Вам любая прическа к лицу. Хуже с руками: придется вам носить кофточки с длинными рукавами даже летом или искать хорошего пластического хирурга, который бы убрал шрамы.
Марина посмотрела ни синюшно-розовые рубцы на руках и усмехнулась:
— Ерунда! Мне же не замуж выходить…
Женщина покачала головой:
— Я бы не спешила с такими выводами. Вы еще молоды.
Еще через месяц Степановой разрешили встать на ноги. Гипс сняли. Над коленями багровели рваные шрамы. С двух сторон ее подхватили медсестры. Женщина осторожно коснулась ступнями линолеума и попробовала встать. Большой боли не было, но ее шатнуло. Мышцы отвыкли от напряжения. Медики не дали упасть. Главврач протянул костыли:
— Давайте-ка учиться ходить по новой, вот с этими предметами…
Подсунул ей под мышки оба костыля. Марина мгновенно навалилась на них и попыталась передвинуть ноги по очереди. У нее получилось. Женщина широко улыбнулась и сделал еще пару шагов. Затем еще и еще. Хирург внимательно наблюдал за ее лицом. Потом сказал:
— На сегодня хватит! Завтра можете пройти еще чуть больше и так с каждым днем. Придется тренироваться. Пока в моем кабинете, а затем и в коридоре. Он у нас длинный!