У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
— С тобой, Ваня, я утречком разберусь! — Повернулась к спецназовцам, застывшим рядом. — Двое несите подполковника, а ты иди впереди, если дорогу помнишь. Я замыкающий…
Парень кивнул и пошел вперед. Сержант и рядовой понесли подполковника. Марина, озираясь во все стороны и крутя стволом пулемета, медленно двигалась следом.
Рассвет начал заниматься, когда они добрались до расположения лагеря. Отправив Маркова в госпиталь и продиктовав усталому, красноглазому от бессонницы, солдату данные на подполковника, Степанова ввалилась в палатку полковника Огарева. Ни слова не говоря, под его взглядом, раскатала спальник и мгновенно заснула. Ей не хотелось ни есть ни пить, только спать. Вошедшие следом разведчики доложили начальнику обо всем сами. Сдали захваченные пулеметы.
Саша проснулся и сразу же вспомнил, что сегодня за день. Оделся, прислушиваясь — в доме стояла тишина. Лишь постукивали часы на серванте в горнице. Достал с печки валенки и сунул ноги в них. Выглянул в затянутое льдом окно, сквозь которое в дом заглядывало солнышко и закричал на всю избу:
— Люди! С Новым Годом!
Мороз разрисовал стекла узорами из инея. Сквозь них дороги не было видно. К тому же огромные сугробы закрыли весь обзор. Прекрасные жарптичьи перья виднелись на стекле, выведенные твердой рукой невидимого художника. Юлька заворочалась в кровати. Потянулась, не открывая глаз и недовольно пробурчала:
— Чего так рано будишь?
Брат бросился к ней. Присел на край кровати, потряс за плечо и радостно выпалил:
— Юлька, сегодня же Новый Год! Мама, наверное, тоже с офицерами встретили за столом…
Сестренка мгновенно проснулась. Обхватила братишку за шею и крикнула:
— Бабуля, дедуля! С Новым Годом!
От ее вопля Елена Константиновна открыла глаза и зевнула:
— Что-то я сегодня проспала. Что значить поздно легли! Скотина, верно, заждалась уже. Вань, поможешь? Побыстрее управимся.
Иван Николаевич ответил, потягиваясь в постели:
— С Новым Годом, родная! Конечно, помогу! Интересно, где Маринка встретила…
Ушаков посмотрел на часы. Времени было одиннадцать пятнадцать утра.
В это время Марина в Чечне тоже проснулась. В палатке было холодно и с потолка на брезенте свисала крупная изморозь. Женщина взглянула на потолок палатки: прогибы были темными, в то время как торчащие вверх части оставались светло-зелеными. Она не помнила, как забралась внутрь мешка. В палатке никого не было. На столе лежала карта, ее край свисал вниз и Степанова увидела название населенного пункта сквозь полумрак: Махачкала.
Она выбралась из спальника с трудом. Все тело болело. Мелкие царапины лопались от движения и начинали саднить. Разбитые о камни пальцы сгибались с трудом. Женщина оглядела себя снизу до верху и поразилась оборванному, нищенскому виду. Так не мог выглядеть российский военнослужащий! Ее передернуло от холода, который начал пробираться к телу сквозь дыры.
Не умываясь, схватилась за нитку с иголкой. Осмотрела куртку и поняла, что ее легче выбросить, чем зашить. Прорехи и разрывы, вырванные клочки уже не подлежали реставрации. Она подумала: “Если так изодралась за один день, то что же будет через неделю?”. Достала новую куртку из рюкзака. Посмотрела и забила обратно: сегодня и так прохожу! Кое-как на скорую руку, через край, залатала самые большие разрывы, но верхние брюки пришлось менять. Она искренне порадовалась, что ночью мужики не могли разглядеть ее вид снизу. Такое рванье было бы стыдно одеть даже на пугало.
Осмотрела и почистила оружие: гранаты, которые дал полковник Огарев остались целы, но вот с патронами была проблема — остался целый рожок и еще чуть-чуть. Ополоснулась, если можно так выразиться, снегом возле палатки. Протерла лицо так, что оно начало гореть. Кое-как почистила зубы, выплюнув зубную пасту вместе с не растаявшим снегом. Только закончив с приведением себя в порядок, почувствовала, что голодна. Схватив котелок кинулась разыскивать полевую кухню. Встреченный солдат указал направление. Хмурый повар брякнул в котелок один черпак и спросил:
— Еще положить? Все равно есть некому…
Жидкие щи с перловкой были обжигающе горячими. Марина вернулась в палатку. Свернула карту и принялась за еду. Сразу же обожгла губы и нёбо. Оно стало скользким и неприятным. Щи показались безвкусными, как листочки клевера. Хлеб оказался клейким и невкусным, внутри он был непропеченным, но она съела и даже сходила за вторым. Повар вновь предложил добавки. Пшенная каша, слипшаяся в ком, с редкими комочками тушенки и огромным количеством комбижира, вызвала тошноту.
Степанова выкинула остатки на улицу. Тщательно протерла снегом котелок. Напилась воды из оставленной полковником фляжки. Прошлась по ближайшим палаткам, спрашивая о командире спецназа. Огарева нигде не оказалось, тогда она нашла палатку медсанбата. Тут ей даже спрашивать не пришлось: кислый запах крови доносился издалека. Женщина остановила первого попавшегося ей на пути мужчину в белом, покрытом кровавыми пятнами халате:
— Извините, вы не подскажете, где лежит подполковник Марков?
Врач похлопал красными от бессонной ночи глазами. С усилием потер виски. Кое-как сосредоточился и назвался:
— Хирург Богданов. Подполковника ищите среди раненых во второй или третьей палатке. Положили там, где место нашлось…
Степанова пошла разыскивать нужную палатку. Минут через двадцать блуждания, поймала за руку зареванную молоденькую медсестру:
— Где третья палатка?
Та ткнула рукой в палатку рядом, вырвалась и убежала всхлипывая в соседнюю. Женщина вошла в третью палатку. На входе, за крошечным столиком, дежурил солдат в белом халате. Из-за следующих дверей доносилось тяжелое дыхание и стон раненых. Санинструктор устало спросил:
— Вы к кому?
— Подполковник Марков здесь лежит?
— Сейчас посмотрю…
Солдат уткнулся глазами в толстую общую тетрадь, ведя пальцем по строкам. Нашел нужную фамилию и спросил:
— Имя-отчество у него какое?
— Анатолий Павлович.
— Тогда точно он. Вон там! — Парень приоткрыл дверь и указал рукой в угол огромной палатки: — Лежит на матрасе. Кроватей не хватает.
Степанова шла и со всех сторон видела лихорадочно блестевшие глаза, слышала тяжелые протяжные стоны. В палатке было тепло из-за поставленной посредине самодельной печки из бочки и трубой из свернутого металлического листа. Между рядами ходили две медсестры, то и дело наклоняясь к раненым.