У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Вонючки проехали по улице всего метров триста, когда их тормознул первый пост милиции. Патрульных возмутили высунутые наружу головы полуголых мужиков и их языки, свисавшие на подбородок. Они решили, что троица специально дразнится. Сразу двое замахали жезлами, требуя остановиться. Капитан, с суровым выражением на лице, приблизился метров на пять к остановившейся машине и вдруг резво замахал палочкой:
— Проезжайте, проезжайте! Не задерживайте движение!
Его товарищи удивленно глядели на бежавшего назад бодрой рысью капитана. Несчастный «гаишник» скрылся
— Мужики, чем это от вас так разит?
Шофер ответил, скривившись:
— Яйцами!
И тут же буркнул:
— Никогда больше не стану есть яичницу!
Остальные молча согласились. Больше их не останавливали. Патрульные передали данные о вонючей машине по рации друг другу и лишь провожали взглядами зверски скорченные рожи. Никто больше не хотел рисковать, зато легко проследили маршрут. Вонючки полностью забыли об опасности и торопились на доклад к хозяину. Надеялись получить деньги за отработанные дни и доказать своим видом, что дальше следить за объектом не смогут. Депутат по телефону обозвал их «лжецами и перепившимися трусами». Обиженные парни мчались по Москве, не зная, что за ними идет «хвост», посаженный милицией.
Аромат, исходивший от машины, был таким сильным, что сзади ехавшие водители срочно начали закрывать окна, не смотря на тепло и старались ехать побыстрее, моля Бога, чтобы не образовалось пробки. Кое-кто проезжая мимо, показывал троице средний палец и орал:
— Вонючки, закройте окна! Вам может и нравится нюхать такое, а нам нет. Извращенцы!
Водитель крепился из последних сил, чтобы не началась рвота и молчал на все оскорбления, глядя слезящимися глазами на названия улиц и впервые жалея, что ехать осталось километров двадцать. Раньше он любил ездить и чем больше было расстояние, тем большее удовольствие испытывал. Шофер сейчас предпочел бы очутиться где-то подальше и от машины и от благоухающих друзей…
Огромный трехэтажный особняк со встроенным внизу гаражом сверкал под солнцем тщательно промытыми стеклами. Охранники на воротах издали заметили знакомые номера машины и открыли ворота, не обратив сначала внимания на высунутые головы с синеватой кожей на лицах. Один все же заметил что-то странное и решил выяснить. Вышел на улицу, когда машина начала въезжать. Открыл рот и… рванул за угол. Его приятель удивленно поглядел через стекло на согнувшегося пополам напарника. Вышел узнать, в чем дело. Вскоре он стоял рядом. Ворота так и остались распахнутыми настежь. Какое-то время их попросту некому было закрыть. Охранников рвало на углу. Источающая ужасающий аромат машина проехала к мраморному крыльцу и остановилась.
Посиневшая, уревевшаяся, ублевавшаяся и обессилевшая троица с трудом вылезла из машины. Ноги дрожали и парней мотало из стороны в сторону. Вцепившись руками в роскошные дубовые перила, они вползли наверх и направились к резным дверям. Старший нажал на звонок. Открывший дверь охранник тут же захлопнул ее перед носом приехавших и уже через дверь проорал:
— Я сейчас…
Сквозь стекло было видно, как парень бросился по лестнице наверх, зажимая нос. Вскоре спустился вниз вместе с депутатом Друзяевым. Тот был в шикарном атласном халате с птичками и мягких пушистых тапочках-шлепанцах. Чувствовалось, что депутат только что вылез из постели и накануне он провел бурный вечер. Волосы торчали во все стороны, словно у пугала на огороде и депутат был страшно недоволен. Выглянул через стекло на ждавших у дверей мужиков. Обернулся, скривившись:
— Чем это так отвратительно пахнет?
Охранник гнусаво пояснил, отвернувшись и продолжая зажимать нос:
— Это они так пахнут…
Указал рукой на приехавших. Друзяев не стал открывать дверь. Спросил:
— Что произошло?
— Подростки яйцами обкидали, а в них какая-то дрянь была. Один знаток сказал, что скунсом пахнет.
Друзяев почувствовал, что задыхается и к горлу подступает тошнота. Вонь проникала сквозь двери. Он отошел метра на два назад, но это не помогало. Крикнул, пятясь к лестнице:
— Я на второй этаж поднимусь и поговорим! А вы отойдите от дома подальше. Господи, что за ужасный запах!
Он действительно поднялся на второй этаж и вышел на лоджию. Троица отошла от дома почти к самой машине, но не решилась залезть на подстриженный газон. Облокотившись о узкий подоконник, депутат громко сказал:
— Итак, баба осталась без надзора, а вы пахнете дерьмом. Помойтесь и возвращайтесь на пост.
Один из троицы вздохнул:
— Шеф, мы не можем. Нам сказали, что запах на коже держится неделю, да и ехать не на чем. Мы же вам пытались объяснить… Внутри машины находиться нельзя. Тот тип сказал, запах полгода держаться будет.
Друзяев заорал дурным голосом:
— Я вам деньги платил! Надеялся, что вы компромат на эту бабу найдете. Теперь оказывается, все зря и мне надо снова придумывать что-то! Убирайтесь вон! И что бы я вас больше не видел! Мне не нужны вонючие бездельники…
Депутат преспокойно скрылся в доме, показав на требование заплатить кукиш. Мужики уехали страшно обиженные. Они старались, а этот чертов депутат даже не заплатил за проделанную в последние две недели работу. Они позвонили бригадиру и пожаловались на Друзяева. Рассказали о том, что с ними произошло.
В квартиру Марины с расположенного внизу поста позвонил старший лейтенант Демин. Рассказал, что узнали наблюдающие за троицей. Заговорил о прослушке на линии. Игорь Оленин послушал мгновение то, что сказали, а затем, молча, передал трубку Степановой. Она услышала бодрый голос милиционера:
— Марина Ивановна, чисто. Наши проверили, был жучок, вы оказались правы. Выяснить, кто следит, не удалось. Линию будем проверять ежедневно.
— И на том спасибо.
Она позвонила Бредину. Сообщила о «жучке» и своих дальнейших планах:
— На завтра намечено мое выступление на общем совещании. Собираюсь провести в Думе закон о запрещении воинствующего ваххабизма в Москве. А так же подниму вопрос о сектах, действующих на территории России, о Краснодарском и Ставропольском краях. В последнюю неделю пришло несколько телеграмм. Сведения самые не утешительные: чеченцы нападают на станицы, убивают людей, уводят с собой, превращая в рабов. Все началось после того, как Коршун подписал Хасавюртский мир. Вот чем все обернулось…