У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
— Сколько я вам должна?
Мужчина замахал руками:
— И думать забудьте! Чтобы я у вас деньги взял? Боже меня упаси! Считайте, что это крошечная дань уважения. Фотографии я вам могу через полчаса сделать, если желаете. Присядьте и подождите. Вот журнальчики. Могу кофе предложить, правда не очень хороший. Обычный, растворимый…
Степанова кивнула:
— Как раз то, что надо!
Оленин возразил:
— Марина, тебе же нельзя кофе. Я сам слышал, как врач говорил.
Она взмолилась:
— Игорь, забудь на время о врачах! Могу я себе позволить чашечку кофе хоть раз в месяц? Надоели мне эти врачебные заповеди до смерти. То нельзя,
Силаев получил письмо от Сабиева только через два месяца. Почта шла слишком долго. Клим уже перестал надеяться на ответ. Солдат, привезший корреспонденцию, догнал его, когда офицер направлялся проверить, как идет разгрузка дров. Все в части знали, что полковник знаком с Мариной Степановой. Парень бежал за ним бегом с криком:
— Товарищ полковник, товарищ полковник! Вам письмо с Москвы!
Костя резко обернулся и протянул руку. Конверт был помят, в пятнах и кое-где надорван. Совершенно не знакомый почерк заставил Силаева насторожиться. Он повертел послание в руках, не понимая, кто ему написал. Еще раз прочитал собственную фамилию и имя. На месте обратного адреса значилось «Москва. С.К.». Полковник надорвал конверт и вытащил листок бумаги, исписанный мелким, убористым почерком. Солдат пошел назад, но время от времени оборачивался. Всегда хмурый полковник выглядел необычно.
Первые же строки заставили Силаева занервничать. Руки затряслись. Костя бросился в пустую казарму, чтоб никто не видел его боли. Торопливо прочитал, потом еще раз и еще. Обхватил голову руками и простонал:
— Почти три недели ждать, когда очнется и не дождаться, когда заговорит! Дурак, как есть дурак! Спасибо, Клим, вправил мозги. Все наперекосяк! Что же делать-то теперь? Отпуск не скоро и дел по горло…
Он выскочил из казармы и бросился к офицерской казарме. В одноэтажном общежитии жили семейные офицеры, там мест не было. Какое-то время прибывшие офицеры жили вместе с солдатами, а потом было решено одну из пустующих солдатских казарм приспособить под жилье для них. Разгородили фанерой и досками на комнатушки и жили, постепенно налаживая быт. Чтоб было не так похоже на сарай, кое-кто поклеил обои или покрасил стены зеленой краской. Были и такие, кто оклеил фанеру плакатами с полуголыми девицами и пейзажами. Дверей пока не было, их заменяли куски брезента. И все же у каждого теперь имелась собственная комнатушка, куда можно было прийти вечером и отдохнуть.
Силаев нырнул в свою каморку, полностью забыв про разгрузку и службу. Усевшись на кровать, придвинул поближе серую солдатскую тумбочку. Вытащил обычную школьную тетрадь и принялся писать письмо Марине. Он написал все, как есть. Написал о своем отчаянии и раскаянии. Закончив, облегченно вздохнул. С измученной души словно камень упал. Заклеил конверт, написал адрес. Вышел на улицу, решительно направился к штабу, чтоб отдать письмо дежурному. Утром письма забирал почтальон, штамповал и увозил на главпочтамп маленького районного городка.
Марина вернулась к работе в середине марта. Снова вела прием посетителей и участвовала в совещаниях и съездах. Все больше она чувствовала себя лишней среди этих отожравшихся котов, называемых депутатами. Первое же появление на совещании показало ей, как они ее «ждали». Лица откровенно скривились. Кое-кто надеялся, что после инфаркта женщина станет более покладистой, но на первом же совещании их мечты развеялись.
Степанова снова подняла вопрос о
В тот день на совещании присутствовали представители телевидения и в дальнейшем многие каналы не по одному разу повторяли то, что произошло дальше. Марина решительно поднялась на сцену. Преспокойно отодвинув болтавшего депутата в сторону:
— Подвинься! Все равно воду в ступе толчешь.
Выступавший Алексеев так и застыл с открытым ртом, а она заговорила:
— Я обращаюсь к представителям телевидения и тем, кто меня действительно слышит. Те, кто сейчас сидит в этом зале, имеют уши, но они глухи к тому, что я говорю. Когда опомнимся, поздно будет!
Она обвела презрительным взглядом застывших депутатов:
— Воинствующий ваххабизм расползается по России. Наших детей втягивают во всевозможние секты, где они перестают принадлежать нам. Из них делают послушных роботов, способных подорвать себя или других, выстрелить в человека другой веры. Мать и отец перестают быть для детей авторитетами. Чужие боги и чужие слова становятся их фетишами. Не секрет, что в большинстве мусульманских школ нашим детям преподают учения Аль Маудуди, идеолога ваххабизма. По мнению ваххабитов вооруженная борьба должна вестись против всех, кто препятствует распространению ваххабитского учения и его монопольному господству. Нашим детям по этому учению прививают ненависть и вражду ко всем тем, кого эта дикая религия считает «неверными». Дети, это глина, из которой можно вылепить все, что угодно и если сейчас не поставить на контроль каждую секту, каждую мусульманскую школу, мы можем потерять детей. Потерять будущее страны!
Женщина твердо взглянула в приблизившуюся камеру Стефановича:
— Здесь сидят деятели, которым сам Бог велел заботиться о здоровье россиян, но забота эта идет лишь на словах. На деле сдвигов нет. Здесь редко решаются действительно нужные вопросы, зато чепухи полно. Почти за год моей деятельности я уяснила для себя одну вещь — политики и честность вещи не совместимые. Хочешь быть политиком — становись таким же грязным, как здесь присутствующие. Это внешне они чисты и ухожены, но их души чернее сажи. Я, Марина Степанова, добровольно слагаю с себя обязанности депутата. Я ухожу из этого ржавого застойного болота. Здесь все погрязли в коррупции, взяточничестве, двурушничестве и лжи. Честному человеку здесь делать нечего. Мужики, простите меня! Дальнейшее мое пребывание на посту депутата — это пустая трата времени и денег, которые затрачиваются на меня налогоплательщиками.
Она вытащила из кармана депутатское удостоверение и на глазах миллионов зрителей разорвала его пополам, а затем швырнула обрывки на стол председателя. Спокойно спустилась со сцены и под молчание зала вышла за дверь. Вся страна наблюдала, как милиция стоявшая у стен, отдавала честь уходившей женщине. Ребята вытянулись, держа руки у козырька фуражек.
Марина заехала в контору и забрала немногочисленные вещи. Сняла бумажку со своей фамилией и смяв, бросила ее в урну в углу. Оленин и Швец перенесли компьютер и справочники в машину. Застыли в дверях, глядя на Степанову. Она с горечью поглядела на пустую комнату. Взяла себя в руки и обернулась к молчавшим спецам с улыбкой: