У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
— Известно хоть что-нибудь? Она очнется?
— Не известно. Изменений в мозгу мы не обнаружили. Анализы в допустимых пределах. Если она очнется, я бы посоветовал Марине Ивановне уйти из политики и не трепать нервы. Стрессы ей противопоказаны. Найдите кого-то, такого же честного и бескомпромиссного, кто займет ее место.
Бредин вздохнул:
— Мне ее родители звонили. С частей звонят без перерывов. Спрашивают, не нужно ли чего. Обещают все достать, лишь бы Степанова выжила.
Настала пора вздыхать врачу:
— Вы на КПП не заходили? Ах, да, вы же на машине! Здание превращено в склад. За сутки в дальней комнате пройти к окну невозможно. Люди оставляют варенье, конфеты, соленья, маринады, мед, фрукты — на каждой посылке записка «для Степановой». Заходят на КПП, ставят на стол и уходят. Дефицитнейших лекарств натащили! Причем таких, которые Марине ни к чему. Откуда взяли? Мужики следят только за тем, чтоб взрывчатку не подсунули. Они уже поняли, что отказывать бесполезно. Куда девать?
— Раненым отдайте. Марина все равно не возьмет. Вы же знаете.
— Тогда соленья-варенья в лабораторию отправлю, проверить на микробы, а затем все принесенное распределим по отделениям.
Костя Силаев подходил к КПП, когда увидел машину генерала, подъезжавшую к воротам. Он бросился наперерез, понимая, что Бредин вовсе не жаждет его увидеть, а без его помощи прорваться к Марине вряд ли удастся. Встал посреди проезжей части. Солдат-шофер вынужден был остановиться. Охранники с КПП выскочили на улицу с автоматами наперевес, но увидев, что незнакомец безоружен, опустили стволы. Полковник упрямо глядел генералу в лицо. Евгению Владиславовичу ничего не оставалось, как высунуться в окно и сказать:
— Садись в машину!
Ругаться на глазах у чужих не хотелось. Все же полковник был уже не молоденький, чтоб отчитывать его, словно ребенка. Силаев сразу спросил:
— Как Марина?
Машина тронулась. Генерал буркнул:
— Как и вчера…
Костя понял, что Бредин не желает начинать разговор при солдате. Оба молчали до генеральского кабинета. Но едва дверь закрылась, как спокойное лицо генерала исказилось от злости:
— Явился? Сначала сбежал по-английски, легко поверив газетным бредням. Ей так нужна была твоя вера! Теперь являешься в госпиталь. Слишком легко у тебя все получается! Зачем приехал? Прощения у нее просить? Так она тебя не услышит и не увидит! То, что в прессе сегодня мелькнуло, правда. В коме она, в коме! И это спровоцировал ты! Маринка могла бы справиться с фальшивкой, если бы твое плечо рядом оказалось. Вацлав прикрывал ей спину, он сразу не поверил в подлинность фото, он накрыл фотографа с поличным и это он спас Маринку. Он, а не ты…
Генерал отвернулся к окну, чувствуя, что горло перехватило и он не в состоянии говорить. Костя тихо сказал:
— Товарищ генерал-полковник, позвоните на КПП госпиталя. Разрешите мне быть с Маринкой! Я виноват, страшно виноват и перед ней и перед вами, но без Марины мне жизни нет. Я верю, что она очнется и я дождусь ее приговора. Не захочет меня больше видеть, уйду, слова не скажу, но сейчас дайте мне возможность, хоть частично, искупить вину. Пусть мужики отдыхают, я сам буду и ее сиделкой и нянечкой. Всем, кто потребуется.
Голос полковника дрожал и срывался. Бредин обернулся, собираясь отказать и осекся: Силаев плакал. Он не всхлипывал и не размазывал слезы ладонью, они просто текли по его небритым щекам. Редкие, скупые, мужские слезы. Генерал подошел к телефону. Набрал номер. Когда ответили, назвался и попросил:
— Включите в список охранников у постели Марины Степановой полковника Силаева Константина Андреевича. Он скоро будет у вас.
Поглядел на Костю еще раз:
— Поехали на квартиру Марины вначале. Переоденешься. Боюсь, мужики тебе рожу начистят, если один явишься. И плевать им, что ты полковник, а они рядовые. Они тебе этого бегства долго не простят.
Силаев еле вздохнул, так ничего и не ответив. Он понимал, что так и будет.
Игорь Оленин, не обращая ни малейшего внимания на генерала, словно танк попер на Силаева, едва увидел на пороге:
— Вон отсюда! Из-за тебя, паскуда, Маринка в коме!
Бредин крикнул:
— Отставить, младший сержант!
Игорь резко повернул голову:
— Мне плевать! Хоть трибунал, но этому придурку я мозги вышибу!
Еще трое столпились в коридоре, недобро глядя на артиллериста. По лицам было видно, что мысли и желания у них приблизительно такие же. Костя молча смотрел на Оленина. Он не пытался защищаться и сержант застопорил. Все же бить человека, который не оказывает сопротивления, было не в его правилах. Зло сказал:
— Товарищ генерал-полковник, увезли бы вы его отсюда от греха подальше. Соблазн велик! Мы же все видели, как Марина здесь лежала почти бездыханная по вине этого типа.
Силаев ответил сам:
— Все верно, мужики. И говорить так вы имеете полное право. Я сам себе противен… Вы знаете, что такое ревность? Не хорошее чувство. Я сошел с ума, увидев Маринку на фотографии в объятиях генерала. Понимаю, что должен был дождаться и получить ответ, но глаза, как у быка, кровью заволокло. Рванул без оглядки, чувствуя себя оскорбленным. Моя тетка ночью сказала мне, что я не умею любить, раз сразу поверил. Может и так… Только дороже ее у меня нет. Приехал, чтобы быть с ней, пока не очнется. И уйду, когда она придет в себя.
Спецназовцы молчали. Силаев прошел в спальню Марины и быстро переоделся. Вышел в коридор и тихо сказал:
— Вы можете отдыхать. Я не отойду от нее.
Прошло две недели. Костя осунулся и почернел за эти дни. Если бы не медсестры, он бы не вспомнил о еде. Вернувшийся Андриевич, увидев измученное, полное отчаяния лицо, даже ругаться не стал, хотя до этого был убежден, что дело кончится дракой. Мало того он сам уговаривал его съездить отдохнуть, но Силаев отказывался наотрез. Спал, уткнувшись головой в руку Марины, таким образом готовый в любой миг почувствовать шевеление, но она продолжала лежать трупом. Каждый день ставили капельницы. Женщина худела на глазах. Глаза ввалились. Кожа бледнела все больше, становясь голубоватой. Через день приезжали Шергуны. Зоя тихонько плакала, а Олег уговаривал ее успокоиться. Твердил о том, что ей вредно волноваться. С Костей он практически не говорил и в первый же день резко сказал:
— Я никогда тебя не прощу за нее. Не смогу. Она выдирала меня из отчаяния всеми средствами, а ты бросил ее в отчаянии. Бросил, когда был так нужен!
Зоя, понимая, что полковнику очень плохо, все же нашла для него теплые слова. Мягко сказала:
— Костя, вы себя изнутри уже загрызли. Посмотрите, на кого вы стали похожи? Не стоит так отчаиваться. Увидев вас в таком виде, Марине станет еще хуже. Она выживет, вот увидите.
Посреди второй недели приехал Иван Николаевич Ушаков. Он долго стоял у постели дочери, глядя в незнакомое лицо. Поглядел на застывшего у постели Костю. Подхватил Силаева под руку и чуть не силой поволок в столовую. Заставил поесть. По обоюдному сговору, мужики ни слова не сказали отцу Марины о том, из-за чего она впала в кому. Все они заметили, что Силаев и так страшно раскаивается в бегстве. Иван Николаевич пробыл три дня, а потом уехал по настоянию генерала. Евгений Владиславович дал ему твердое слово сообщать правду о состоянии дочери ежедневно.