У моря Русского
Шрифт:
— Как ты, Вася, думаешь? — обратился к Соколу Никита.
— На всех нас перед ватагой вина большая, — заговорил Сокол. — Поманили вольным городом, а где он? Приуныли ватажники, мысли о волюшке в сердцах притушили, а коль мысли о свободе умрут средь нас, то станем мы самые что ни на есть настоящие разбойники. Посему понять надо — в Кафе далее ватагу держать нельзя. Вспомни, Никита Афанасьевич, что боярин нам советовал: уходить на вольные земли.
— Про вину перед ватагой — это ты, атаман, зря, — сказал Иван. — Слыхал условие: за битого семь небитых дают. Про себя скажу — за эти дни я про вольный город, который мы в сердце вынашиваем, в три раза более узнал,
— Резок ты, Иванко, однако справедлив, — произнес Никита, — мешкать, видно, нельзя. С утра бегите с Семенном в порт, готовьте корабли. Отправлю вас на вольную волю, а сам здесь умирать буду.
Когда отец Родион, Иван с атаманом и Семен поднялись, Никита сказал:
— Ты, Вася, останься. Поговорить с тобой по душам хочу.
Никита сел против Сокола и тихим, просящим голосом заговорил:
— Оставайся у меня, Вася, а? Отпусти ватагу на Дон, с Иваном. Им что ты, что другой — лишь бы голова светлая да рука твердая. А Ольгунька моя зачахнет без тебя, изведется. И оборонить-то ее будет некому. Я стар, у Семена своя семья, у Гришки — тоже. Кто защитит ее с дитем на руках в это тяжкое для нас время? Подумай.
— Думал я о сем много…
— Ну и как порешил?
— Остаться здесь мне пока нельзя, — ответил Василько, не глядя на Никиту. — Потому в тайне сие не сохранить, и навлеку я на вашу семью беду. Да и смогу ли я один, без ватаги, защитить вас? — Помолчав немного, добавил: — К тому же братьев моих, товарищей оставить нельзя. Дал я им слово привести на Дон — слово это порушить не могу. Они мне как родные.
— А дите, что скоро на свет появится, не родное? Сердце у тебя есть или нет? — Никита протянул к атаману раскрытые ладони, как будто желая подержать в них его окаменевшее сердце.
— Прошу тебя, Никита Афанасьевич, пойми меня. Связала нас с тобой судьба одной веревочкой, а с ватагой я сотнями нитей скреплен. Бога ради помоги мне. Отпусти меня. Ольгу с дитем моим сохрани на время. Уведу людей на место — вернусь, если даст бог. В начале зимы вернусь.
Старый Чурилов долго молчал, потом поднялся, подошел к окну, глухо сказал:
— Я тебя, может, и понимаю, только она поймет ли? Сходи к ней.
В Ольгиной светелке Василько пробыл до утра. Вышел — рубаха на груди мокрая от ее слез — хоть выжми. В голове мутные мысли, спутанные мольбами, упреками. Дал слово любимой не уезжать с ватагой, остаться в семье Чуриловых. Как теперь Ивашке, Кириллу и другим ватажникам в глаза смотреть?
А утром к атаману прибежал Пашка Батан весь в крови, упал на крыльце без памяти и только успел сказать:
— Атаман, беда, наших бьют!
Схватив два заряженных пистолета и саблю, Сокол бросился в город. Около церкви Воздвиженья он увидел большую толпу ватажников. Подбежал, растолкал людей, вышел на середину. На лужайке лежит Кирилл с Днепра, около него бьется в тяжелых рыданиях Полиха. Ватажники стоят кругом, обнажив головы. Василько снял шапку, склонился на одно колено, открыл воротник рубашки убитого. На левой стороне груди чернеет круглое черное пятно крови. «Шпагой пырнули, гады», — подумал Василько.
— Где Иван? — тихо спросил он подошедшего Родионку.
— Ранен Иван. Унесли к лекарю.
— К какому лекарю? А ну, веди туда сейчас же!
По дороге Родионка рассказал атаману о случившемся.
На рассвете Иван и Семен пришли в порт, чтобы готовить к отплытию корабли. Им понадобились люди, и Иван повелел собрать в одно место всех котловых, чтобы те готовили ватажников к дальней дороге, а заодно и выделили по десятку человек для погрузки. Вдруг со стороны Охотничьих ворот показалось множество вооруженных людей. А ватажников было совсем мало. В первую же минуту стычки был убит Кирилл с Днепра, тяжело ранен Ивашка. Хорошо дрался Грицько-черкасин, но потом тоже был ранен.
— А Гришка где? — воскликнул Сокол. — Где ж те, кто Кирилла жизни лишили?
— Пошли в крепость. От раненого мы узнали, что это пришла консулу подмога из Сурожа и Чембало.
Иван был в памяти, хотя рану получил большую. Лекарь-еврей перевязывал грудь и живот раненого большими белыми платками и поил настоями трав. Увидев атамана, Иван приподнялся, подозвал его к себе и тихо сказал:
— Если не поспешим, — дела будут плохи. Знатные получили подмогу и сегодня непременно выступят из крепости. Беги в порт, собирай ватагу — и на корабли. Ждать нечего.
— А ты?
— Меня хлопцы приволокут прежде всех. О ватаге заботься.
— Родионка, подь сюда! — позвал атаман. — Беги к Воздвиженью, попроси священника похоронить Кирилла как следует, по-христиански. Потом мчись по котлам и зови всех ватажников в порт. Говори, «спешно уезжаем».
Семен Чурилов о стычке ничего не знал. Он успел за это время нанять двух капитанов и матросов на два корабля, побывал на «Святой Агнессе», все там привел в порядок, приказал вновь нанятым матросам подвести трирему к причалу. Все съестное, что нашлось в порту, ватажники перетащили в трюмы. Сухари, соленая рыба, вино и пресная вода — запасы немалые.
Василько попросил мастеровых охранять стены и ворота, пока ватажники садятся на корабль. Народу в порту собралось — негде яблоку упасть. Ватагу теперь не узнать: новых людей в ней больше, чем прежде. Да и есть от чего разрастись ватаге — сколько невольников Леркари с корабля выпустил, а еще больше освобождено от цепей на базаре! Есть рабы, ушедшие от хозяев, — на землю свою родную рвутся.
Скрипят дощатые трапы — ватажники идут на корабль. Ивашка и Грицько перенесены на суда прежде всех. Лишился Василько верных помощников — про обещание Ольге и думать забыл. Мыслимое ли дело оставить ватагу без головы. Хорошо, хоть Федька Козонок уцелел. Он старшим на втором корабле. На «Святой Агнессе» командуют Василько с Семеном.
К полудню на корабли забрались чуть не все ватажники. Ожидали только тех, кто по надобности задержался в городе. Василько подошел к Семену, сказал:
— Посмотри тут. Я проститься схожу.
— Может, не надо? Я ей все объясню.
— Вчера слово дал остаться. А видишь, все как повернулось.
— На улицах будь осторожен. Не дай бог…
Ольга с самого утра рада-радешенька. Пока Семен да Ивашка готовят корабли, она вместе с отцом укладывает повозки. Надумали все Чуриловы на время выехать из Кафы в Сурож. В возы кладут самое нужное, остальное остается в хороминах, которые будут заперты и заколочены. Никита угрюм и молчалив, сноха Антонина в слезах, а дочка весела. Просидела она смутные дни в лесу — не ведает, какая над ними висит грозовая туча. Отец ничего не говорит, только одно узнала: как ватагу проводят, по-тихому обвенчают их в церкви у отца Родиона.