У нас в саду жулики (сборник)
Шрифт:
– О, милый мой, здравствуй, здравствуй… Да ты, мой друг, цветешь!.. – Правда, вот уже целый месяц все что-то не попадается. Наверно, в командировке.
– Васятка-то? – Екатерина Степановна хитровато подмигивает. – Да нормально. Его сейчас опять судят…
– Да? И что он там натворил?
Через знакомых сослуживицы Екатерина Степановна вышла на родственников этого самого милиционера (они теперь с дядей Васей собутыльники) и уже через них все про дядю Васю узнает.
– Что натворил? Да ничего особенного. Обварил Феньку кипятком. Затолкал ее в ванну и пустил горячую воду…
И Феня пролежала в больнице. Три месяца. И теперь инвалид второй группы.
Но, оказывается, дядю Васю судят совсем не за это. Феня – законная жена, и она ему все простила. Просто в психике дяди Васи произошли изменения: пока Феня лежала в больнице, он уже успел обварить еще трех женщин. Правда, все три – ханыжки, но одна чуть не откинула копыта. И сейчас пытаются это дело замять и найти дяде Васе новый обмен. И дядя Вася уже по пьянке хвалился, что скоро будет жить в Веселом поселке. Васятка не пропадет.
А в его комнату, здесь у нас, на Невском, поселили теперь ханыгу. Валерика. Такой пришибленный. И даже в туалет ходит в носках. Вроде Леши. А ванной вообще не пользуется. И тоже нигде не работает. Но откуда-то всегда «на бровях». Тамара его уже два раза сажала на 15 суток. А после третьего, наверно, выселят. Но никто этого не хочет. Еще неизвестно, кто будет после Валерика.
Екатерина Степановна сходила на кухню и, помешав там в баке белье, снова вернулась в ванную. Я уже побрился и споласкиваю помазок.
– А ты знаешь, где наш Васятка работает? Сказать?
– Ну, скажите.
Екатерина Степановна высовывается из ванной и, убедившись, что в коридоре никого нет, наклоняется и шепчет:
– В Большом доме…
– Да? – удивляюсь я. – Надо же! Кто бы мог подумать! Ну, и кем же он там работает?
Екатерина Степановна еще раз высовывается в коридор и снова ко мне наклоняется.
Оказывается, дядя Вася работает в приемном покое. Или в «боксе». Кем-то вроде санитара.
– Вот ведь дурак! Такое место, а он так себя ведет!
Екатерина Степановна выпрямляется и сокрушенно качает головой.
…Я стою перед зеркалом и пытаюсь остановить выступившую на порезе кровь. Может, отпустить бороду? Пора становиться классиком.
И вдруг ставший уже привычным стук.
Войдя, Екатерина Степановна тревожно оглядывается и, достав из фартука свернутые листы, протягивает их мне:
– Вот, почитай… недавно дали…
Екатерина Степановна уходит, а я разглаживаю листы и, протерев краем рубашки очки, начинаю читать.
Дело № 1-799 4.12.78 г. ПРИГОВОР
именем РСФСР
Смольнинский райнарсуд г. Ленинграда
в составе:
председательствующего………………..
нар. заседателей……………………………
при секретаре………………………………..
с участием адвоката……………………….рассмотрел в открытом судебном заседании в г. Ленинграде 4.12.78 г. ДЕЛО по обвинению Васильева Василия Ниловича 24.04.28 г. рожд., уроженца деревни Завольное Крестецкого р-на Новгородской обл., русского, б/п., с образованием 7 кл., разведенного, инвалида 2-й гр., не работающего, проживающего: Невский пр. д. 134 кв. 1, ранее привлекавшегося к уголовной ответственности: 13.07.42 г. – нарсудом Всеволожского р-на Ленинградской обл. по ст. 162 «г» УК РСФСР к 1 году лишения свободы, 27.10.44 г. нарсудом Дзержинского р-на г. Ленинграда по ст. 162 «в» УК РСФСР к 1 году лишения свободы, 17.02.45 г. НКВД Ленинградской обл. по ч. 1 ст. 182 УК РСФСР к 3 годам лишения свободы, освобожденного 15.07.45 г. по Указу ПВС СССР от 07.07.1945 г. досрочно; 28.02.46 г. нарсудом Куйбышевского р-на г. Ленинграда по ст. 192 «д» ч. 2 УК РСФСР к 2 годам лишения свободы, по месту жительства характеризуется отрицательно, в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 206 УК РСФСР, проверив материалы, исследовав все доказательства по ДЕЛУ, установил:
что Васильев виновен в совершении умышленных действий, грубо нарушающих общественный порядок и выражающих явное неуважение к обществу. Так он, находясь в нетрезвом виде, 07.08.78 г. около 19 ч. в кв. 1 д. 134 по Невскому пр. учинил из хулиганских побуждений скандал с соседкой Апряткиной, оскорбил ее нецензурной бранью и ударил ребром ладони по затылку, а затем разбил пустые винные бутылки Апряткиной. Когда на кухню пришла соседка Петрова, он ее стал оскорблять нецензурной бранью, а когда Апряткина стала звонить по телефону в милицию, то подсудимый подбежал к ней и дважды ударил ребром ладони по затылку. Подсудимый виновным себя признал частично и пояснил, что пьян не был, а лишь употреблял спиртное, т. к. сильно болела голова, и ударов он никому не наносил. В остальном раскаивается.
Однако вина подсудимого в совершенном преступлении подтверждается собранными документами: показаниями потерпевших и свидетелей:
Апряткиной Т. В. о том, что 07.08.78 г. около 19 ч. она находилась на кухне коммунальной квартиры, туда же пришел Васильев, который был пьян. Он сразу стал оскорблять ее, а затем ребром ладони нанес удар по затылку. Пытался ударить еще раз, но его оттащили соседи. Затем она стала по телефону вызывать сотрудников милиции, а Васильев подбежал к ней и дважды нанес удар ребром ладони по затылку;
Петровой Е. С. о том, что 07.08.78 г. около 19 ч. она пришла домой и увидела на кухне разбитые бутылки. Соседи ей пояснили, что это сделал Васильев. Затем она вышла в коридор и увидела, что по телефону в милицию звонит Апряткина. В это время к Апряткиной подбежал Васильев и с бранью дважды ударил ее ребром ладони по затылку. Кр. того, когда она находилась на кухне, Васильев также оскорблял ее нецензурной бранью;
Беляковой Л. И. о том, что 07.08.78 г. около 19 ч. Апряткина находилась в ее комнате, затем туда же зашла сожительница Васильева и с плачем просила вызвать для него психиатра. Апряткина пошла на кухню, и когда она тоже пошла туда, то увидела, что Васильев стал оскорблять Апряткину нецензурной бранью, а затем нанес ей удар ребром ладони по затылку. Затем он стал бить стоящую на столе пустую винную посуду. Затем Апряткина и вслед за ней Васильев ушли в коридор, и она слышала оттуда крики, но что происходило, точно не видела.
Материалами ДЕЛА: телефонограммой (л. д. 23) из травмпункта и больницы, заявлением от жильцов по поводу хулиганского поведения подсудимого с учетом собранных по ДЕЛУ документов суд квалифицирует действия подсудимого по ч. 1 ст. 206 УК РСФСР, поскольку он совершал умышленные действия, грубо нарушив общественный порядок, и выражающие явное неуважение к обществу, т. е. хулиганство.
Обсуждая вопрос о мере наказания, суд учитывает характер и степень опасности совершенного преступления и данные о личности подсудимого. Васильев совершил преступление в нетрезвом виде, материалами ДЕЛА характеризуется отрицательно, однако в содеянном раскаялся, инвалид 2 гр. по психиатрическому заболеванию, тяжких последствий от его действий не наступило, и поэтому суд находит возможным, с применением ст. 44 УК РСФСР, назначить ему наказание в виде условного лишения свободы.
Гражданский иск, заявленный потерпевшей Апряткиной, суд считает возможным признать лишь по праву, передав вопрос о его размере на рассмотрение в порядке гражданского судопроизводства, руководствуясь ст. ст. 301–303 УК РСФСР.
СУД ПРИГОВОРИЛ:Васильева Василия Ниловича признать виновным по ч. 1 ст. 206 УК РСФСР и назначить ему наказание в виде одного года лишения свободы.
На основании ст. 44 УК РСФСР назначенное наказание считать условным с испытательным сроком два года.
Мерой пресечения до вступления приговора в законную силу оставить подписку о невыезде, после вступления отменить.
Гражданский иск, заявленный Апряткиной, признать по праву, передав вопрос о его размере на рассмотрение в порядке гражданского судопроизводства.
Приговор м. б. обжалован в Ленгорсуд в течение 7 суток со дня провозглашения.Подписи нарсудьи и нарзаседателей
Копия верна Круглая печать и снова подпись нарсудьи
Рентген
1
А все-таки удивительно: какое отвращение может иной раз вызвать прикосновение человека. Например, сейчас: стоило мне переступить с ноги на ногу, как сзади тут же решили, что я сделал шаг вперед. И сразу же вплотную придвинулись. Но ведь я даже не сдвинулся с места. Точно так же на эскалаторе. Упрутся чемоданом и как будто так и надо. Возьмешь и опустишься на несколько ступенек. И снова смотришь. На тех, кто едет навстречу. Какие угрюмые лица. Неужели и я такой же? Но не успеешь об этом подумать, как чемодан опять к тебе впритык.
Я делаю резкое движение – как будто хочу согнать с плеча муху. И отодвигаюсь. Но сзади, как ни в чем не бывало, придвигаются снова. На эскалаторе хорошо. Обернулся и побежал по ступенькам вниз. А здесь вроде бы тоже эскалатор. Только никуда не едет. Да и бежать некуда.
Повернув голову, я замечаю, что за мной стоит женщина. Неужели не обиделась. Что я так невежливо отодвинулся.
Но женщина даже не обращает на меня внимания. Стоит и смотрит. Как на пустое место. Просто соблюдает дистанцию.
В мое окошко выстроилось восемнадцать человек. Я сосчитал. Если на каждого придется хотя бы по три минуты, то стоять не меньше часа. Но можно было бы и не считать.
Я еще понимаю, в железнодорожных кассах: забьешь сразу три очереди и ходишь, подсчитываешь. В одной кассе кассирша взяла и выставила картонку. Без предупреждения. Все недовольны, шумят, а нас голыми руками не возьмешь: у меня еще две кассы в запасе.
Но, с другой стороны, здесь даже преимущество. Стоишь – и не рыпаешься. Можно даже подремать. Жалко, что я не умею спать стоя.
Я облизываю пересохшие губы и, проведя по ним пальцами, проглатываю слюну. Вместо смазки для горла. Но в горле все равно продолжает саднить. Не там, где миндалины, а чуть пониже.
Ел утром лапшу и, скорее всего, недоварил. И потом лапша пошла обратно. Но дело даже не в лапше. Повреждена слизистая оболочка. И поэтому спазмы.
А все проклятый балык ставриды. Вдруг появился. В кулинарии. Иду, смотрю, что-то дают. Ну, и взял. Десять кусков. И всего два рубля. Дешевле «бормотухи». Могу я себе такое позволить? Растяну, думаю, дней на десять. Все-таки лакомство. Каждый день по кусману. А пришел домой и все десять кусков сразу и срубил. Сам не знаю почему. Накинулся как собака. А если бы кто-нибудь постучался, наверно, даже бы зарычал. А когда заглатывал последний кусок, что-то вдруг в горле застряло. И ни туда ни сюда. Добежал до туалета и давай травить. Вместе с кровью. Думал, осталась косточка. Но в травмопункте сказали, что ничего нет. С тех пор и болит. Уже целый месяц.
Может, я и ошибаюсь, но мне вдруг показалось, что народу впереди становится не меньше, а больше. Но ведь очередь двигается вперед! Как же так? Неужели обман зрения? Надо проверить.
Да, я не ошибся. На этот раз получилось двадцать два. Да еще три человека отошли. Выходит, что прирост. Можно даже построить график.
Между тем очередь выросла еще и, обогнув колонну, приблизилась к справочному. В справочном должна находиться дежурная. Но дежурной почему-то нет. Все стоят и ждут. Наверно, сейчас придет.
Один не выдержал и полез прямо к регистраторше. Ему только спросить. Но его тут же одернули и поставили на место. Чтобы не мешал человеку работать. «Ты что, лучше всех? Видишь, все стоят!»
Тот, что хотел только спросить, смотрит на очередь и, махнув рукой, скрывается за колонной.
А один просто подошел и говорит, что стоял. А его никто не видел.
Сзади закричали: «Не стоял! Не стоял!»
Но впереди кто-то возьми и ляпни: «Надо же, не дадут человеку отойти. Вот народ!»
Тот, что влез без очереди, после этих слов сделался ну прямо скала. Теперь его не свернешь и бульдозером.Тогда стали допытываться у того, кто за ним. А тот сначала молчит. И вдруг потом и заявляет:
– Да, товарищи. Он стоял, я точно помню. Я, говорит, гражданин, за вами. И отошел. – Потом поворачивается к тому, что влез без очереди, и улыбается: – Так что стой. Будешь за мной.
Не успели еще как следует успокоиться, как подошел ветеран войны. Его встретили в штыки. Потребовали развернуть удостоверение и показать фотокарточку. Регистраторша высунулась из окошка и закричала:
– Как только не стыдно? Человек защищал Родину, а вы его не пускаете!
Решительный тон регистраторши все-таки подействовал. Как в приемном пункте стеклотары. Когда кто-нибудь начинает шуметь и приемщица строго предупреждает: «А ну-ка, прекратите!» И все тут же затихают. С приемщицей шутки плохи: возьмет и перестанет принимать. И ветеран войны, как слепой, тычется в чьи-то спины и раздвигает выставленные локти.
Регистраторша сердито отодвигает стул и, выдвинув ящик картотеки, ковыряется в карточках. Задвигает ящик обратно и, хлопнув мотающейся дверцей, пропадает.
В справочном по-прежнему никого нет. Но на подступах все равно толпа. Правда, состав толпы полностью сменился. Те, что стояли раньше, уже давно махнули рукой и растворились по очередям.
Регистраторши тоже нет, и в очереди усиливается ропот. Все как-то разом заговаривают. Кто-то в самом хвосте замечает:
– А чего спешить? Не сдельщина. День прошел, и ладно.
Но впереди сразу же находится защитник:
– Она одна, а нас много. Посидишь здесь с восьми до восьми…
Но вот снова появляется регистраторша, и разговоры сразу же прекращаются.
Я уже второй. Спина впереди меня, наконец, разгибается, но не исчезает, снова перегибается и опять загораживает окошко.
– Я же вам сказала, что на сегодня талонов нет! Сколько раз можно повторять? Вы что, нерусский? Приходите завтра к половине девятого… – Голос у регистраторши злой и какой-то надтреснутый.
Тот, которому не достался талон, выпрямляется и некоторое время все еще стоит на месте. Поворачивается и, обведя затравленным взглядом очередь, как бы сравнивает ее с предстоящей завтрашней. Но, наконец, отходит и, подойдя к вывешенным под стеклом спискам, начинает водить по строчкам пальцем. Очередь ему сочувствует. Я наклоняюсь к проему и, навалившись на выступ, просовываю голову.
Кто-то сзади вздыхает:
– Как же, придешь… В восемь откроют гардероб и полный колидор… Утром еще хуже, чем днем…
Я говорю:
– Понимаете… Мне нужно сделать рентген…
– Адрес! – нетерпеливо произносит регистраторша и, повернувшись ко мне в полоборота, готовится искать мою карточку.
– Невский, сто тридцать четыре, квартира…
Но регистраторша меня недослушивает:
– Невский, сто тридцать четыре рядом. Следующий!
Я рассматриваю на ее щеке складки кожи и пучок волос за дужкой очков возле уха. Женщина, что выдерживает со мной дистанцию, пытается втиснуться между моим плечом и стойкой окошка. Но я растопыриваю локти и расчищаю себе на выступе пространство.
Регистраторша поворачивает на меня дула очков:
– Вы что, не понимаете русского языка? Я же вам сказала, дом 134 относится к другому участку. Следующий!
Женщина, что выдерживает со мной дистанцию, возмущается:
– Надо же… Стоит как пень. Вам же сказали!
Я к ней поворачиваюсь:
– Да заткнитесь!
Потом выхожу из очереди и подхожу к вывешенным под стеклом спискам. К тем самым, к которым подходил тот, кому не достался талон. Мы с ним теперь побратимы. Мой побратим топчется возле справочного. В справочном все так же пусто.
Я вожу глазами по списку и нахожу Невский проспект. Четная сторона. Я ведь уже смотрел. Прежде чем становиться в очередь. И вдруг замечаю, что дома до 132-го идут все подряд, а потом вдруг сразу дом 146. А где же остальные?
Очередь, которая теперь на моей стороне, мне симпатизирует. Сейчас я пострадавший. Но самое главное – обезвреженный.
– А вы поищите в Перекупном, – приходит мне на помощь женщина, что вздыхала про «колидор», – может, ваш дом там.
Теперь я вожу глазами по списку, в котором Перекупной. И женщина, что вздыхала про «колидор», оказывается права. Несколько домов по Перекупному вклинилось между Дегтярной и Полтавской. А шесть номеров по Невскому считаются в Перекупном переулке. Так почему-то удобнее.
Придется начинать все сначала. Я подхожу к своей новой очереди и делаю прикидку на глаз. Эта прикидка не сулит мне ничего хорошего. Человек двадцать, не меньше. А если точнее, даже страшно подумать.
Но, с другой стороны, это мои бывшие соседи. Стояли плечом к плечу. Неужели они меня не запомнили? Передние, конечно, все слышали. И видели. На них теперь главная надежда. Но обычно решают задние. А задние только что пришли.
Прежде чем лезть прямо к регистраторше, я делаю разведку боем. Но мой голос какой-то не очень убедительный.
– Понимаете, – начинаю я издалека, стараясь вызвать сострадание, – я уже стоял, вы, наверно, видели, но дом сто тридцать четыре… я вам сейчас все объясню… – В этом месте я делаю паузу и жду, какая будет реакция. Может, кто-нибудь меня все-таки вспомнит и выступит в мою поддержку. Но передние делают вид, что видят меня первый раз, а задние уже кричат: «Ну-ка, давай встань-ка в очередь! Все вы стояли!» Обескураженный, я плетусь в хвост своей новой очереди.
Но мое поведение ставит мою новую очередь в тупик. Никто такого поворота не ожидал. Если бы я стоял насмерть и полез бы по трупам, то все бы легли костьми, но поставили бы меня на место. А тут я всех даже разочаровал.
Кто-то впереди говорит:
– Так ведь он же стоял. Я сам видел. В соседней очереди. Что же, человеку опять два часа стоять?
И хотя задние теперь уже недобро молчат, это решает дело в мою пользу. Моя новая регистраторша достает на букву «М» целую охапку карточек и находит сразу же двух Михайловых. Один из дома 136, тоже Анатолий, но не Григорьевич, а Васильевич. А другой даже из моего подъезда и хотя тоже Григорьевич, но теперь уже не Анатолий. А Анатолия Григорьевича нет.
Новая регистраторша спрашивает:
– А вы когда у нас были последний раз?
Я говорю:
– В последний раз?.. Сейчас… Да, наверно, в прошлом году. Нет, в позапрошлом. У хирурга. Кажется, в девятом кабинете. Такой старичок…
Кто-то из очереди замечает:
– Он недавно умер. Хороший был врач. Я у него лечилась.
Регистраторша засовывает охапку обратно в ящик и говорит:
– Все ясно. Ваша карточка на Красной коннице. Теперь хирургическое там.
Я говорю:
– А что же мне теперь делать?
Все пропало. Придется ехать на Красную конницу. Я смотрю на часы. Уже четверть пятого. В троллейбус, пожалуй, и не втиснуться. Значит, пешком. Минут двадцать пять. А там опять в очередь.
Регистраторша задумывается:
– Ну, хорошо. Давайте паспорт. Я вам заведу новую карточку.
Я лезу в карман, хотя знаю, что паспорта в кармане нет. Паспорт в письменном столе. Вместе с квитанциями за квартиру.
Очередь уже начинает нервничать. Вот так – пойди человеку навстречу, он тебе и сядет на шею. Но теперь мне на очередь наплевать. Сейчас меня отсюда не вынуть и клещами.
Я говорю:
– Знаете, паспорт у меня дома, но я могу за ним сбегать… Понимате, мне нужно сделать рентген…
Регистраторша поднимает на меня глаза. Они у нее немного навыкате. Но не от злости. А от усталости. Скоро, наверно, на пенсию. Та бы сейчас вспомнила русский язык. А эта еще со мной разговаривает. Даже не верится.
– Так что же вы не сказали сразу? Направление на рентген дает терапевт. Но ваш участковый болен. Поднимитесь на третий этаж к заведующей. 34-й кабинет.
Я говорю:
– А как же талон?
Но, оказывается, талона не нужно. К заведующей в порядке живой очереди.
Регистраторша высовывается из окошка:
– Подождите, возьмите карточку.
Я говорю:
– Спасибо. Большое вам спасибо…
Регистраторша записывает место моей работы и, улыбаясь, протягивает мне дубликат. Очередь облегченно вздыхает и тут же обо мне забывает. Я хватаю карточку и, счастливый, несусь на третий этаж.
2В 34-й кабинет очередь хотя и живая, но двигается еле-еле. Как будто ее посыпали дустом. И в основном почему-то старухи. С личными вопросами. Как-никак заведующая отделением.
Часть устроилась на сиденьях, а кому не хватило места, стоят. В другие кабинеты почти та же картина. Только публика помоложе.
Примерно полчаса никто не выходит. Но вот появляется женщина в белом халате и, нажав на ручку, натыкается на дверь. Оказывается, никого нет. В кабинете проветривается. А заведующая ушла пить чай.
Минут через двадцать возвращается. Вместе с той, что уже приходила. Заведующая тоже в белом халате, но чуть пониже. Та, что уже приходила, поддерживает заведующую за локоть. О чем-то разговаривают.
Заведующая вынимает ключ, и обе скрываются за дверью. Вслед за стуком фрамуги раздается телефонный звонок. Тишина, и все ждут. Та, что вошла вместе с заведующей, сейчас выйдет. Но никто не выходит. Оказывается, не тишина. Заведующая разговаривает по телефону. Пауза. Все еще разговаривает. И снова пауза. Такая длинная, что теперь, кажется, уж точно: вот-вот и откроется дверь. Но разговор все продолжает тянуться. Заведующая в хорошем настроении. Смеется…Плавно позвякивая, телефон разъединяется. И снова тишина. Но опять временная. Теперь уже разговаривают в кабинете. Дверь слегка приоткрывается. То больше, то меньше. Снова закрывается. Но вот, наконец, открывается совсем. И заведующая выходит. А та, что пришла к заведующей, остается в кабинете.
На этот раз заведующая возвращается довольно быстро. Минут через десять. И тут же выходят обе. Поворачивается ключ, и обе некоторое время все еще стоят. Теперь уже с этой стороны. Все никак не расстанутся. Тоже, наверно, заведующая. Только из другого отделения. И тоже где-нибудь ждут.
Наконец расстаются. Та, что приходила к заведующей, скрывается за поворотом на лестницу. Заведующая, что-то вспомнив, опять достает ключ, но, уже вставив его в скважину, передумывает и снова исчезает. Минут через пятнадцать появляется и как ни в чем не бывало приглашает в кабинет. Старуха, довольная, поднимается и, опираясь на палку, ковыляет к приоткрытой двери.
Минут через пять выходит. И заходит следующая. Эта выскакивает через минуты три. А может, через две. Человек пять проскакивают примерно в таком же темпе. Но вот дверь опять запирается на ключ, и заведующая снова куда-то уходит. И все опять сидят и ждут.
Наконец я уже в кабинете. Заведующая еще совсем нестарая. В самом соку. На столе в банке из-под огурцов букет мимозы. Наверно, подарили. Что-то у себя записывает и поворачивается ко мне. Подойдя поближе к столу, я не совсем уверенно начинаю:
– Понимаете, месяц тому назад я ел рыбу и что-то повредил. – И, показывая где, дотрагиваюсь указательным пальцем чуть пониже кадыка.
Заведующая смотрит на меня без всякого выражения. Примерно так же, как в регистратуре. Та, что выдерживала дистанцию.
Я протягиваю заведующей карточку и продолжаю дальше.
– Но в травмпункте ничего не нашли и меня направили в больницу Кировского завода к ухогорлоносу. А ухогорлонос послал к хирургу. Хирург считает, что повреждено горло, но у него для осмотра горла нету оптики. А ухогорлонос считает, что поврежден пищевод, но у него нет аппаратуры для осмотра пищевода…
Заведующая нетерпеливо поерзывает на стуле и перебивает:
– Ну, так что же вы хотите от меня?
Я поднимаю на заведующую глаза:
– Понимаете, мне нужно сделать рентген. Но в больнице рентген на ремонте. Я знаю, талон должен давать участковый врач. Но мой участковый заболел. И мне сказали, что талон можете дать вы…
Заведующая нахмуривается:
– Это кто же вам такое сказал?
Чтобы не подводить регистраторшу, я пускаюсь на хитрость:
– Да вообще-то никто… Это я сам догадался… – И, немного подумав, уточняю. – Посоветовали в очереди…
Заведующая нахмуривается еще больше и вдруг отрезает:
– У меня талонов нет. Понимаете, нет. – И, давая понять, что разговор окончен, возвращает мне карточку обратно, даже в нее и не заглянув. И голос точно такой же, как у регистраторши. Но не той, что выписывала дубликат. А той, что вспоминала русский язык.
Я продолжаю стоять на месте и говорю:
– А что же мне теперь делать?
Заведующая сжимает губы, но видя, что я все так и не ухожу, вдруг меняет тактику. Голос ее неожиданно становится мягким и доброжелательным:
– Знаете, что я вам посоветую? Сходите в двадцать первый кабинет… там должны дать… у них есть.
Я говорю:
– Но ведь там же очередь…
Заведующая улыбается:
– Ничего страшного… скажите, что вы у меня уже были.
Я выхожу из кабинета и иду в другой конец коридора. Ей-то, конечно, ничего страшного. Но ведь они же мне не поверят. Написала бы записку. Или сходила бы вместе со мной. Плохо, что не рядом. Так бы все видели.
В 21-й кабинет толпа еще длиннее, чем в 34-й. И под цифрой кабинета вывеска: «Зам. заведующей». Здесь уже не только старухи. Дождавшись, пока пойдет мужик, я вместе с ним прохожу. В очереди уже было ощериваются, но я даже не объясняю. А только бросаю:
– Мне на минуту.
Зам. заведующей – женщина с кудельками седых волос и со старушичьим гребнем. Но еще довольно шустрая. В руке у нее что-то вроде клизмы. Наверно, мерить давление.
Я говорю:
– Понимаете. Я уже был в тридцать четвертом кабинете. У заведующей. И она меня послала к вам. Я месяц тому назад ел рыбу…
Зам. заведующей меня перебивает:
– Какую еще рыбу?!
Я говорю:
– Балык ставриды.
Зам. заведующей поднимает на меня очки.
Я говорю:
– Мне нужен талон на рентген. Понимаете, мне бы дала участковый, но она заболела…
Зам. заведующей снимает очки и смотрит на меня без очков:
– Ну, а при чем тут я?
– Заведующая сказала, что талон может быть у вас. А у нее уже нет.
Зам. заведующей задумывается и подзывает к себе медсестру. Медсестра что-то промывает в раковине. Какие-то склянки.
Зам. заведующей к ней поворачивается:
– Ну-ка, сходи в тридцать четвертый. И скажи, что никаких талонов нет. Еще чего придумали! – И недовольно отворачивается.
На стуле сидит мужик, с которым я вместе вошел. Мужик снимает пиджак и закатывает рукав. Медсестра вытирает полотенцем руки и, тоже недовольная, выходит со мной в коридор. Народу в коридоре прибавилось, и очередь в 34-й кабинет уже загнулась на лестничную клетку.
Сначала входит медсестра, а вслед за медсестрой и я. На стуле сидит старуха. Заведующая снова видит меня и морщится.
Медсестра называет заведующую по имени-отчеству и говорит, что у зам. заведующей талонов нет. Еще раз окидывает меня недружелюбным взглядом и уходит. Я стою перед заведующей и смотрю на старуху. Старуха сидит на стуле и смотрит на заведующую.
Заведующая еще раз морщится и тяжело вздыхает. Ей что-то надо со мной делать. Кажется, придумала.
– Ну, хорошо, – говорит заведующая, и тон ее снова делается доверительным, – сходите к Тихомирову. В шестой кабинет. Я думаю, он пойдет вам навстречу. Сходите-сходите. Пока он еще не ушел.