У нас в Заримании
Шрифт:
– Теперь возвещу тебе истину: вот, ещё три царя восстанут в Персии; потом четвёртый превзойдёт всех великим богатством, и когда усилится богатством своим, то поднимет всех против царства Греческого.
И восстанет царь могущественный, который будет владычествовать с великою властью, и будет действовать по своей воле.
Но когда он восстанет, царство его разрушится и разделится по четырём ветрам небесным, и не к его потомкам перейдёт, и не с тою властью, с какою он владычествовал; ибо раздробится царство его и достанется другим, кроме
И усилится южный царь и один из князей его пересилит его и будет владычествовать, и велико будет владычество его…
Харальд читал библию. Персия и Греция располагались от Норведена так далеко, что никто не знал, но слова про грозного и могущественного царя звучали вполне актуально для слушателей, судя по их реакции.
Николай вспомнил про Боридена-императора людей и тоже навострил уши. Библия-великая книга-в ней каждый находит для себя то, что желает найти.
Харальд завершил чтение главы в пророческом духе:
– … и раскинет он царские шатры свои между морем и горою преславного святилища; но придёт к своему концу, и никто не поможет ему…
Едва он завершил свое чтение и закрыл библию, мощные аккорды сотрясли все вокруг-настал черед органа.
От вибрирующих звуков, пронизывающих каждую клетку тела на Николая нахлынула волнаочистительного умиротворения. Вымыло из головы все мысли …осталось только чувство восторга, от которого захватывало дух….
А когда стих орган, запела женщина, та, что стояла на коленях перед алтарем.
Она пела без слов….
Такого пения Николай никогда не слышал в своей жизни.
"О боже…какой талант!"
Голос то взлетал ввысь, то опускался вниз. Он нес ощущение светлой грусти,…потом переплавлялся в восторженный поток теплой радости…нежности…Голос звал радоваться жизни, солнцу, свежему ветру…он звал забыть земные тревоги и каждодневные заботы….Этот голос хотелось слушать и слушать до скончания времен, но последнего вздоха….Комок возник в горле…
Николай внезапно ощутил влагу на лице и, коснувшись щеки, ощутил свои слезы.
"Кто она? Она же ангел! Живой, земной человек не может так петь!"
Женщина смолкла, но отзвук ее голоса еще медленно таял пол каменными сводами в оглушительной тишине.
Она все также гордо шла по проходу от алтаря и сотни заплаканных, просветленных лиц поворачивались за нею как подсолнухи за солнцем на небосводе…
Харальд положил руку на плечо Николая.
– Кто она?
– Голос Норведена - Доминика Гарра. Наш светлый ангел….
На щеках главы гильдии оружейников сверкали мокрые полоски.
– Идем, мой друг. Господин Парел желает с тобой говорить.
71.
Дом Парела Торвина располагался фасадом к соборной площади, а задний выход имел на узкую улочку, так же как дом господина Харальда.
Эта улочка вела не к пристани, а к порту, в котором швартовались корабли купцов и толстобокие, вместительные рыбацкие баркасы.
Дом Торвинов контролировал порт и обеспечивал его охрану.
Как новичка Николая поставили у двери заднего хода.
Здесь он скучал от завтрака до обеда со своим фламбергом на плече.
Господин Парел настаивал на том, чтобы оружие всегда было наготове и на виду.
Работа не сложная: выпускать всех, а впускать только тех, кто предъявлял треугольный бронзовый жетон-эдакий универсальный пропуск.
На жетоне барельеф рыбины с длинным хвостом и слова на латыни:IN MARI INVENIUS HONORATUR.
Увидев такой жетон, Николай дергал за веревку колокола и вызывал привратника. Тот встречал посетителя и провожал внутрь дома.
Здесь же, на улочке располагалась казарма охранников. На каждом из двух верхних этажей было по три комнаты. В каждой комнате обитала пятерка. Пять кроватей, пять табуретов, пять сундуков. В сундуках хранилась одежда и снаряжение. Оружие каждый вешал на стене у изголовья.
В пятерке Николая сержантом был плечистый бородатый парень лет тридцати, с косым шрамом на лбу. Звали его Байл. Кличка, конечно, имелась соответствующая - Шрам.
Другие члены пятерки: Дарак, Калваг и Нилун кличек не имели, как ни странно. Крепкие, малость туповатые ребята.
Николая в пятерку приняли легко и просто.
Вот твоя кровать, вот твой сундук. Проставляйся пивом и ты свой, будь ты хоть сто раз иностранец!
В казарме пить пиво не воспрещалось. Половину выданного аванса Николай потратил на угощение пятерки, купил в корчме в порту бочонок пива и полдюжины жирных соленых селедок. Пиво выпили, селедок сожрали. Шрам похлопал Николая по плечу и пожелал долгой службы. Сам сержант служил дому Торвинов уже десять лет, скопил денег на женитьбу и домик с рыбной лавкой. В лавке хозяйничала его супруга, и подрастали трое мальчишек. На первом этаже казармы находилась столовая.
Таким образом, у дома Торвинов имелось три десятка вооруженных охранников. Больше или меньше чем у других нобилей-об этом Николай не знал.
Другие пятерки дежурили в порту и с ними Николай встречался разве только утром, за завтраком.
Охранников поднимали на заре, еще по темному, а свечу давали на комнату одну на неделю, так что ложились спать рано.
Кормили сытно, но в основном рыбой. Хлеб бывал только на завтрак и то в виде сухарей. В четверг давали вместо рыбы жареную баранину .Николай по этому поводу не очень огорчался. Такой вкусной рыбы он еще никогда в жизни не едал.
Отстояв свою смену можно было с согласия сержанта отлучаться в город. На рынке, рядом с портом продавалось все что угодно от морепродуктов, свежих и тут же приготовленных на гриле или в чанах, до привозных фруктов по бешеным ценам. Можно было купить и мед и свежий белый хлеб. Хлеб стоил крону за килограмм примерно. В Норведене не выращивали зерна и все было привозным.
В городе время отмечали по колоколам на башне собора. Колокол исправно отбивал не только каждый час, но и каждую четверть часа.