У незримой границы
Шрифт:
Дальше — больше, и вскоре она стала необходимой Паулине.
Шли годы, и обе женщины стали совсем неразлучными. И вот в один прекрасный день Паулина попросила Эмму пригласить нотариуса и, несмотря на все возражения соседки, составила завещание, по которому все имущество после ее смерти должна была наследовать эта милая, одинокая женщина. На протесты Эммы Паулина ответила кратко:
— Не спорь. Больше у меня никого нет, а с собой старики ничего не берут.
В тот вечер Эмма засиделась у Паулины допоздна. Вместе разглядывали старые фотографии, вспоминали прожитые годы. Словно расставаясь
Рассматривая пожелтевший от времени снимок, на котором были изображены две молодые женщины, Паулина заметно взволновалась.
— Мои двоюродные сестры, близнецы. — Она глубоко вздохнула, помолчала и лишь затем тихо продолжала: — Страшная судьба. Всю жизнь старались вылезти из нужды, работали без выходных и праздников, одна была портнихой, другая — шляпочницей… А пять лет назад их убили. Обеих.
— Какой ужас! — прошептала Эмма.
— Да. Хоть жили они порознь, а смерть приняли одинаковую. За что? Ведь и мухи на своем веку не обидели!
— Кто же их?..
Паулина пожала плечами.
— До сих пор не нашли. У них почти ничего и не пропало. А в комнатах все было перевернуто — словно что-то искали. Нашли, не нашли — не знаю.
На следующий день, заметив, что ставни домика Паулины еще не открыты, дворничиха отворила их сама и постучала в окно. Обождала минуту-другую, но в доме по-прежнему царила тишина. Тогда, поднявшись на крыльцо, она позвонила; изнутри донеслось тонкое дребезжание. Однако никто не спешил отворить дверь. Дворничиха подергала ручку, постучала в дверь, но безрезультатно.
«Видно, поздно легла вчера», — подумала она и снова подошла к окну. Когда она всмотрелась повнимательнее, ей показалось, что Паулина лежит в постели как-то странно. Дворничиху внезапно охватил страх. Она бросилась к Эмме. Потом позвонила из автомата в милицию.
Через несколько минут подъехал участковый милиционер. Он распорядился взломать дверь. Шофер милицейской машины немного повозился с замком, и дверь распахнулась. Участковый вошел первым и увидел в постели Паулину, залитую кровью.
Быстро выйдя на крыльцо, он попросил обеих перепуганных женщин не входить в дом и вызвал оперативную группу.
Через полчаса Эмма, заливаясь слезами, уже рассказывала, что была самым близким, единственным другом Паулины, только вчера провела у нее весь вечер, рассматривая фотографии, а кроме того, что только вчера Паулина составила завещание, в котором сделала ее своей наследницей.
В оперативную группу входили инспектор уголовного розыска Целмс, следователь прокуратуры Эвартс, судебно-медицинский эксперт Вилсоне и эксперт-криминалист Смилга.
Поговорив с Эммой, Эвартс попросил ее посидеть на скамейке возле дома и никуда не отлучаться.
— Господи! — едва слышно пробормотала женщина. — Неужели вы подозреваете меня!
— Нет, я вас ни в чем не подозреваю. Но вы самый важный свидетель, а нам нужна каждая мелочь. Вот посидите спокойно и попытайтесь припомнить все как можно подробнее, — успокоил следователь.
— Но меня уже два раза допрашивали…
Тем временем Смилга сделал необходимые фотографии, и вся группа перешла в комнаты. Там царили чистота и порядок, говорившие о педантичной аккуратности старой хозяйки.
На первый взгляд все было ясно: женщину убили топором, который валялся сейчас подле печки. Рядом лежала мокрая тряпка, которой убийца, видимо, вытирал руки или обувь, прежде чем выйти из дому.
Судмедэксперт Вилсоне подошла к Целмсу и Эвартсу.
— Заключение экспертизы получите сегодня же, но и так видно, что смерть насильственная. Признаки борьбы отсутствуют. Видимо, потерпевшую убили, когда она спала.
Эмма Круминьш сидела в кабинете следователя, и ее все больше охватывал невыразимый страх. Глядя на нее, Эвартс точно в книге читал все ее переживания. Она вряд ли умела таить свои чувства. Только уж слишком она перепугалась… Обдумывая план ведения допроса, следователь никак не мог отрешиться от мысли о завещании: как-никак, а убили Паулину именно после того, как она его составила.
— В общем и целом, ваши отношения с покойной мне понятны, — сказал он, как бы стараясь подытожить все то, о чем они говорили уже не один раз. — Вы — соседки, обе — одинокие женщины, Хорст часто болела, и ваше присутствие было ей необходимо. К тому же вы еще и приходитесь ей родственницей. Наверное, она хоть иногда делилась с вами своими мыслями, переживаниями, воспоминаниями. Так вот, постарайтесь вспомнить: не боялась ли она кого-нибудь? Записывать я пока ничего не буду, так что не опасайтесь доставить кому-то лишнюю неприятность. Если у вас появятся вопросы ко мне — спрашивайте: может быть, вдвоем нам будет легче понять, кому понадобилось, чтобы эта старая женщина умерла.
Эти слова приободрили Эмму. Она взглянула в глаза молодого человека, словно стремясь прочитать его мысли.
— Я ведь все уже рассказала вашим. Они записали.
— Я читал. Но хотелось бы услышать все еще более подробно.
— Врагов у Паулины не было. И никто никогда ей не угрожал. Она и с людьми-то не встречалась… Правда, ушел от нее муж; но с тех пор он тут не появлялся, не писал даже. Было время — Паулина узнала, что они с Юстиной теснятся в маленькой комнатенке, и предложила ему часть дома. Но Екаб отказался. А я совсем не хотела, чтобы она завещала все мне, я как сердцем чуяла, отговаривала ее. Но характер у нее был упрямый… Вчера вечером, когда мы рассматривали старые фотографии, она мне показала и еще кое-что. Шкатулку. Там были ее документы, а кроме них — деньги, четыре тысячи рублей, золотая цепочка с крестиком, браслет и еще два золотых колечка. О браслете она сказала, что это очень дорогая вещь: с бриллиантами…
— Вы не спросили, откуда у нее такие ценности?
— Спрашивала. Она сказала, что это фамильные драгоценности.
— Где хранилась шкатулка? Как выглядела?
— Такая старинная. Резная, черного цвета.
— Где же она хранилась?
— Где была раньше — не знаю. Но вчера вечером Паулина попросила, чтобы я взяла ее к себе. Она у меня сейчас…
И Эмма заплакала, опустив голову.
Эвартс задумчиво покачал головой. Да, интересно получается… Значит, Паулина все же боялась чего-то определенного, если отдала шкатулку на хранение? Или Эмма сама взяла ее — после убийства?