У очага любви

Уилкинсон Ли

Ей было немного странно пользоваться его гелем для душа, его полотенцем, расческой. Потом она быстро оделась.

Прислушавшись, нет ли кого-нибудь в коридоре или библиотеке, Элеонора рискнула покинуть комнату Роберта. Меньше всего сейчас ей хотелось бы встретиться с миссис Томпкинс. Впрочем, та наверняка была занята приготовлением завтрака.

Элеонора почти бежала к себе. Что, если Дэвид уже вернулся?

Она должна рассказать ему обо всем, сбросить этот груз со своих плеч, но вряд ли она сможет выпалить все сразу. Надо подождать нужного момента. А наступит ли когда-нибудь этот нужный момент? Элеонора прекрасно знала, как Дэвид ненавидит Роберта Керрингтона, поэтому ее измена для него будет

двойным ударом. Это поставит Дэвида в очень неловкое положение. Он, может быть, настоит на том, чтобы они отказались от этого заказа и уехали в тот же день. Но тогда придется вернуть и чек, который уже выписан им. Может быть, для них обоих будет легче, если она расскажет ему обо всем уже после того, как они выполнят эту работу и уедут отсюда?

Дэвида не было. Но вряд ли стоило ожидать, что он сразу же помчится сюда, раз он так ненавидит этот дом. Наверняка он решил остаться пообедать в городе с ребятами, решила Элеонора. И для нее так будет лучше. По крайней мере, есть время решить, как лучше поступить. Вздохнув с облегчением, Элеонора спустилась на террасу, где ее уже ждал завтрак.

Роберт встал с кресла и, улыбаясь, встречал ее. Это была улыбка любовника. Элеонора старалась казаться холодной и сдержанной, но тут к ней подбежал Пэддингтон, и она не смогла сдержать улыбки. Элеонора потрепала его по холке.

— Сегодня я хотел повозить тебя по окрестностям, показать тебе здешние места. — (Элеонора покачала головой.) — Или ты не любишь сельские пейзажи?

— Нет, очень люблю.

— Тогда в чем же дело?

Дело было в том, что ей надо избегать его компании.

— Мне кажется, это будет не очень хорошо. Дэвид может в любую минуту вернуться.

— Ты серьезно думаешь, что Дэвид мчится сюда со всех ног?

Элеонора так не думала и лгать не хотела, поэтому стала искать другие доводы.

— В любом случае, я не хочу отрывать вас от работы, и мне самой надо работать.

— Я решил устроить себе выходной и даю выходной и тебе. Я ведь уже не так молод, как раньше, — пошутил он, — да и силы мои сегодня поистощились.

Элеонора, вся красная, молчала. А Роберт удовлетворенно констатировал:

— Значит, ты согласна. Итак, может, ты бы хотела съездить в какое-нибудь определенное место?

— Нет, я вообще…

— Хорошо, тогда я предлагаю поехать на Кромфордский склон. Вид оттуда самый прекрасный, какой можно найти в округе, и в кафе можно будет выпить вкуснейшего чаю. Ну, так как?

Умом Элеонора понимала, что должна отказаться, но ей очень хотелось поехать с ним. В конце концо, она все-таки не смогла отказать.

Они завтракали молча, потом Роберт неожиданно спросил:

— А сколько тебе было, когда ты попала в приют?

— Не знаю точно, — ответила Элеонора неохотно. — Говорят, семь или восемь.

— Тогда ты должна помнить своих родителей.

— Нет, я их не помню.

— Почему? В таком возрасте дети уже запоминают людей, с которыми они живут.

— А я не помнила ничего. — Элеонора потупила глаза, опустив голову, так что локоны темных волос упали ей на лицо.

— Почему?

— Я не люблю об этом говорить, — ответила Элеонора, бледнея.

— Так, значит, это связано с твоим шрамом. Ты не любишь вспоминать об этом, ты рассказывала. — Роберт Керрингтон взял ее за руку через стол. — Послушай, я понимаю, что произошло что-то трагическое и тебе тяжело об этом вспоминать. Но лучше вытащить все прошлые страхи на свет, и они уже больше не будут казаться такими ужасными.

Он был прав. Тепло и поддержка его руки подбодрили Элеонору.

— Ты расскажешь мне свои секреты, а я свои, мы так договаривались? — спросила Элеонора с улыбкой.

— Вот именно. — Он пожал ее пальцы. — Так что ты помнишь?

— Я помню только,

как проснулась в больнице, без малейшего понятия, кто я и как туда попала. Я часто теряла сознание, а приходя в себя, как в тумане видела докторов и нянечек, которые обо мне заботились. Когда я полностью пришла в себя, меня навестила женщина из полиции. Она сказала, что ее зовут Джэки, и спросила мое имя. А я не могла вспомнить. Она задавала много вопросов, а я ни на один не могла ответить. Потом она рассказала мне, что меня нашли без сознания неподалеку от сгоревшей машины. Я была в крови, из-за раны на голове. На мой вопрос, почему я совсем ничего не помню, она ответила, что у меня амнезия и что, когда я поправлюсь, память ко мне вернется. Тем временем они обещали обратиться в средства массовой информации.

Они отправили рассказ обо мне и мою фотографию в газеты, надеясь, что кто-то ищет меня и таким образом найдет. Или хотя бы кто-то узнает меня. Никто не пришел. Кроме одной женщины, которая приходила как-то, когда я спала, мне потом рассказывала медсестра. Но она, видимо, ошиблась и ушла сразу же, я даже не успела проснуться.

Вскоре рана на виске и лице зажила, но я все равно ничего так и не вспомнила. Через несколько недель память так и не вернулась. Пришло время выписываться из больницы, и меня отправили в детский дом. Одно из первых моих воспоминаний — это восклицание воспитательницы. Она не могла его сдержать: «Как жаль, что у нее такой ужасный шрам…» Меня назвали Элеонорой в честь одной из основательниц этого дома, а днем моего рождения условно выбрали дату седьмого апреля, то есть тот день, когда я попала к ним. Сначала со мной совсем не говорили о том несчастном случае и не отвечали на мои вопросы, видимо, чтобы не травмировать меня еще больше. Но мне хотелось знать все, и я продолжала задавать вопросы. Мне начали сниться кошмары, я кричала во сне и этим мешала другим детям спать, поэтому воспитатели решили, что лучше мне узнать правду, и через пару дней пришла та самая женщина из полиции.

Она рассказала, что авария произошла в феврале, вечером. Дорога была очень скользкая, это и послужило причиной катастрофы. Они предполагают, что машину занесло, ударило о дерево, и она полетела под откос. Все это случилось на пустой сельской дороге, так что больше никто не пострадал. В обломках сгоревшей машины нашли тело женщины. Предположительно, она и была за рулем. Но тело обгорело настолько сильно, что идентифицировать ее не удалось. Поиски зашли в тупик, потому что о женщине они не могли сказать абсолютно ничего. Полицейских сначала удивило, что я оказалась в отдалении от машины. Понятно, что сама я выбраться не могла, я была без сознания. Но поскольку тело женщины нашли на заднем сиденье машины, они пришли к выводу, что она вытащила меня, а потом вернулась взять что-то, может аптечку первой помощи или одеяло. Они предположили, что машина взорвалась сразу же, как только она забралась на заднее сиденье.

Я поблагодарила полицейского, но на самом деле была разочарована ее рассказом. Я надеялась, что хоть что-то вспомню, но этого не произошло. Моя память была по-прежнему пуста. И только кошмары стали сниться другие — горящие машины и обугленные кости.

— Бедняжка, — тихо произнес Роберт Керрингтон. — Сколько же тебе пришлось пережить.

— В приюте со мною хорошо обращались, это не их вина, что я чувствовала себя бесконечно одинокой, чужой и опустошенной. Время шло, и поскольку никто не заявлял о пропавшем ребенке, они отдали меня на усыновление. Мои приемные родители были милые люди, я уже начала привыкать к ним, чувствуя себя желанным ребенком, но однажды случайно услышала, как мать говорила кому-то в кухне: «Я бы с радостью согласилась оставить эту девочку, если бы они только сделали что-нибудь с этим ужасным шрамом».