У очага любви
Шрифт:
Ей было немного странно пользоваться его гелем для душа, его полотенцем, расческой. Потом она быстро оделась.
Прислушавшись, нет ли кого-нибудь в коридоре или библиотеке, Элеонора рискнула покинуть комнату Роберта. Меньше всего сейчас ей хотелось бы встретиться с миссис Томпкинс. Впрочем, та наверняка была занята приготовлением завтрака.
Элеонора почти бежала к себе. Что, если Дэвид уже вернулся?
Она должна рассказать ему обо всем, сбросить этот груз со своих плеч, но вряд ли она сможет выпалить все сразу. Надо подождать нужного момента. А наступит ли когда-нибудь этот нужный момент? Элеонора прекрасно знала, как Дэвид ненавидит Роберта Керрингтона, поэтому ее измена для него будет
Дэвида не было. Но вряд ли стоило ожидать, что он сразу же помчится сюда, раз он так ненавидит этот дом. Наверняка он решил остаться пообедать в городе с ребятами, решила Элеонора. И для нее так будет лучше. По крайней мере, есть время решить, как лучше поступить. Вздохнув с облегчением, Элеонора спустилась на террасу, где ее уже ждал завтрак.
Роберт встал с кресла и, улыбаясь, встречал ее. Это была улыбка любовника. Элеонора старалась казаться холодной и сдержанной, но тут к ней подбежал Пэддингтон, и она не смогла сдержать улыбки. Элеонора потрепала его по холке.
— Сегодня я хотел повозить тебя по окрестностям, показать тебе здешние места. — (Элеонора покачала головой.) — Или ты не любишь сельские пейзажи?
— Нет, очень люблю.
— Тогда в чем же дело?
Дело было в том, что ей надо избегать его компании.
— Мне кажется, это будет не очень хорошо. Дэвид может в любую минуту вернуться.
— Ты серьезно думаешь, что Дэвид мчится сюда со всех ног?
Элеонора так не думала и лгать не хотела, поэтому стала искать другие доводы.
— В любом случае, я не хочу отрывать вас от работы, и мне самой надо работать.
— Я решил устроить себе выходной и даю выходной и тебе. Я ведь уже не так молод, как раньше, — пошутил он, — да и силы мои сегодня поистощились.
Элеонора, вся красная, молчала. А Роберт удовлетворенно констатировал:
— Значит, ты согласна. Итак, может, ты бы хотела съездить в какое-нибудь определенное место?
— Нет, я вообще…
— Хорошо, тогда я предлагаю поехать на Кромфордский склон. Вид оттуда самый прекрасный, какой можно найти в округе, и в кафе можно будет выпить вкуснейшего чаю. Ну, так как?
Умом Элеонора понимала, что должна отказаться, но ей очень хотелось поехать с ним. В конце концо, она все-таки не смогла отказать.
Они завтракали молча, потом Роберт неожиданно спросил:
— А сколько тебе было, когда ты попала в приют?
— Не знаю точно, — ответила Элеонора неохотно. — Говорят, семь или восемь.
— Тогда ты должна помнить своих родителей.
— Нет, я их не помню.
— Почему? В таком возрасте дети уже запоминают людей, с которыми они живут.
— А я не помнила ничего. — Элеонора потупила глаза, опустив голову, так что локоны темных волос упали ей на лицо.
— Почему?
— Я не люблю об этом говорить, — ответила Элеонора, бледнея.
— Так, значит, это связано с твоим шрамом. Ты не любишь вспоминать об этом, ты рассказывала. — Роберт Керрингтон взял ее за руку через стол. — Послушай, я понимаю, что произошло что-то трагическое и тебе тяжело об этом вспоминать. Но лучше вытащить все прошлые страхи на свет, и они уже больше не будут казаться такими ужасными.
Он был прав. Тепло и поддержка его руки подбодрили Элеонору.
— Ты расскажешь мне свои секреты, а я свои, мы так договаривались? — спросила Элеонора с улыбкой.
— Вот именно. — Он пожал ее пальцы. — Так что ты помнишь?
— Я помню только, как проснулась в больнице, без малейшего понятия, кто я и как туда попала. Я часто теряла сознание, а приходя в себя, как в тумане видела докторов и нянечек, которые обо мне заботились. Когда я полностью пришла в себя, меня навестила женщина из полиции. Она сказала, что ее зовут Джэки, и спросила мое имя. А я не могла вспомнить. Она задавала много вопросов, а я ни на один не могла ответить. Потом она рассказала мне, что меня нашли без сознания неподалеку от сгоревшей машины. Я была в крови, из-за раны на голове. На мой вопрос, почему я совсем ничего не помню, она ответила, что у меня амнезия и что, когда я поправлюсь, память ко мне вернется. Тем временем они обещали обратиться в средства массовой информации.
Они отправили рассказ обо мне и мою фотографию в газеты, надеясь, что кто-то ищет меня и таким образом найдет. Или хотя бы кто-то узнает меня. Никто не пришел. Кроме одной женщины, которая приходила как-то, когда я спала, мне потом рассказывала медсестра. Но она, видимо, ошиблась и ушла сразу же, я даже не успела проснуться.
Вскоре рана на виске и лице зажила, но я все равно ничего так и не вспомнила. Через несколько недель память так и не вернулась. Пришло время выписываться из больницы, и меня отправили в детский дом. Одно из первых моих воспоминаний — это восклицание воспитательницы. Она не могла его сдержать: «Как жаль, что у нее такой ужасный шрам…» Меня назвали Элеонорой в честь одной из основательниц этого дома, а днем моего рождения условно выбрали дату седьмого апреля, то есть тот день, когда я попала к ним. Сначала со мной совсем не говорили о том несчастном случае и не отвечали на мои вопросы, видимо, чтобы не травмировать меня еще больше. Но мне хотелось знать все, и я продолжала задавать вопросы. Мне начали сниться кошмары, я кричала во сне и этим мешала другим детям спать, поэтому воспитатели решили, что лучше мне узнать правду, и через пару дней пришла та самая женщина из полиции.
Она рассказала, что авария произошла в феврале, вечером. Дорога была очень скользкая, это и послужило причиной катастрофы. Они предполагают, что машину занесло, ударило о дерево, и она полетела под откос. Все это случилось на пустой сельской дороге, так что больше никто не пострадал. В обломках сгоревшей машины нашли тело женщины. Предположительно, она и была за рулем. Но тело обгорело настолько сильно, что идентифицировать ее не удалось. Поиски зашли в тупик, потому что о женщине они не могли сказать абсолютно ничего. Полицейских сначала удивило, что я оказалась в отдалении от машины. Понятно, что сама я выбраться не могла, я была без сознания. Но поскольку тело женщины нашли на заднем сиденье машины, они пришли к выводу, что она вытащила меня, а потом вернулась взять что-то, может аптечку первой помощи или одеяло. Они предположили, что машина взорвалась сразу же, как только она забралась на заднее сиденье.
Я поблагодарила полицейского, но на самом деле была разочарована ее рассказом. Я надеялась, что хоть что-то вспомню, но этого не произошло. Моя память была по-прежнему пуста. И только кошмары стали сниться другие — горящие машины и обугленные кости.
— Бедняжка, — тихо произнес Роберт Керрингтон. — Сколько же тебе пришлось пережить.
— В приюте со мною хорошо обращались, это не их вина, что я чувствовала себя бесконечно одинокой, чужой и опустошенной. Время шло, и поскольку никто не заявлял о пропавшем ребенке, они отдали меня на усыновление. Мои приемные родители были милые люди, я уже начала привыкать к ним, чувствуя себя желанным ребенком, но однажды случайно услышала, как мать говорила кому-то в кухне: «Я бы с радостью согласилась оставить эту девочку, если бы они только сделали что-нибудь с этим ужасным шрамом».