У рассвета цвет заката.Книга 1
Шрифт:
— Поговорим, Райн. Чуть позже.
— Райнар, — поправил он. — Райн — для друзей, для тебя — Райнар. Далеко собралась?
— Не очень, — начало разговора мне не нравилось, хотя не сказать, что было оно совсем неожиданным. — Сколько они проспят?
— Боишься не успеть сбежать?
Да, я боялась. Боялась не успеть с печатью и боялась, что он не успеет уйти. Имя Райнара Льянса ни в каких ориентирующих рапортах и приказах мне не встречалось, но ко мне и попадало далеко не все, лишь то, что требовало перевода, и то, что удавалось подсмотреть и подслушать. А не зацикливаясь на том, успел ли он достаточно насолить Киллитенсу, чтобы попасть в именные списки… Им хватит того, что он тугдолантец.
— Сколько они проспят? — одновременно с повторным вопросом я снова подняла поток.
— Тебе хватило бы, но придется задержаться — сообщил Райн и опять влепил по моему потоку своим.
— Хлит, Льянс! Я не бегу! — рявкнула я, но он этого уже не услышал, сполз спиной по дереву, какое подпирал перед этим, глухо застонал и отключился. — Полный хлит! — на мою неправоту по поводу «полный» немедленно указала хрустнувшая под чьей-то ногой ветка. Я выдернула пластобой. Кто бы не порывался стать свидетелем нашей встречи, увидеть он должен то, что должен, а что показать, буду разбираться, когда пойму кого сюда несет. Нога и все к ней прилагающееся долго мои нервы не испытывали, выбрели во всей своей зеленокожей красе, невразумительно пискнули, испуганно косясь на ПМ, и плюхнулись рядом с Райнаром. — Ты… — я не знаю, чего мне больше хотелось, обрадоваться ей или выписать наградной подзатыльник. — Сиди и молчи.
Молчание орочья девчонка подкрепляла усердным сопением, изредка перемежаемым хриплым стоном Райна, но больше ни одного звука от них не долетало, и я не отвлекалась. Печать силу впитывала, разгоралась ярче, очертания портала, напротив, тускнели, таяли, пока, ослепив на прощание вспышкой, не исчезли полностью. Осталось размыть след, только сил у меня совсем не осталось, и желание было одно: прилечь где-нибудь в тепле и не шевелиться. Сутки. А лучше — двое. Вместо двух суток покоя у меня наличествовали две проблемы. Одна — большая и пугающе бледная, вторая — дико непослушная, решившая, что насиделась и намолчалась достаточно и рванувшая куда-то, едва я к ним повернулась, снизойдя до первого слова за все наше знакомство:
— Вода!
Ну, вода так вода. От воды бы я сейчас не отказалась, особенно, от горячей. Принесет — будет неплохо, а пока принесет… Несколько минут передышки были необходимы, я уселась на землю, пристроила ПМ на колене и спросила:
— Что будем делать, Райн? — ответа ожидаемо не последовало.
Вернулась зеленокожая довольно быстро, воды принесла целый котелок, не наш, у кого-то позаимствованный и щедро оделила ей Райнара, выплеснула все ему на голову. Способ вышел более действенным, нежели мое похлопывание по щекам и предложение очнуться. Хоть и менее щадящим, холодный душ в зимнем лесу — удовольствие сомнительное, даже компенсированное заботливо прихваченным с собой одеялом и неприкрытой демонстрацией орочьей симпатии. Собственно, догадываться, кто пожалел изгнанницу, уже не требовалось, и то, как она прильнула к Льянсу, если удивляло, так только именно этой демонстративной неприкрытостью и сердитым до злости взглядом на ПМ в моей руке. А взгляд Райна рассеяно блуждал по верхушкам деревьев и концентрировался крайне медленно. Знать бы мне, сколько у меня времени, понять, что с ним, и решить, что делать дальше.
— Райн! Райнар! Посмотри на меня. Ты меня узнаешь?
Минут через пять результатов добиться удалось, взгляд его стал осмысленным, сначала Райн осмыслил зеленокожую, потрепал ее по голове, потом улыбнулся мне:
— Вайра… — потом, видимо, мозги Льянса пришли в относительный порядок, если считать это порядком, улыбка заменилась пренебрежительно-презрительной усмешкой: — Вайралада Эргон, — взгляд задержался на пластобое. — Во всеоружии.
Этап, когда меня могло ранить чье-то презрение, остался позади. Его было много, презрения, не высказанного словами, на это мало кто осмеливался, но легко читаемого в глазах, в брезгливо искривленных губах, в демонстративном нежелании показать давнее знакомство. У тугдолантцев. У киллитенсцев. У орков и гномов. Предателей одинаково не терпели везде. Я научилась пропускать все это мимо себя, закрываться, отстраняться. Больно было одно — представлять, кем считает меня Лефлан, что он чувствует при очередном генеральском психонатиске. Мои же чувства… Я не имела на них права. Вот только они о правах не спрашивали. Я не хотела, чтобы Леф поверил в предательство. Никакая физическая боль не шла в сравнение с этой.
Презрение Райнара было неприятно, но выдержать его я могла, и понять могла. Если он знает…
— Сколько они проспят?
— Переживаешь? Боишься остаться без хозяев? Не переживай, проснутся. А Мэлика — нет. Как она… уходила? Ее долго… мучили?
Знал. Недавно узнал и еще не научился жить с этим знанием, судя по паузам, по горечи в глазах и интонации. Страшная потеря не зарубцевалась, зияла открытой раной, терзала памятью, молила о помощи, о капле другого знания, что Мэла ушла за Грань быстро, без страданий.
Мэлавиату раскрыли год назад. У нее была одна из самых удачных легенд в сложившихся условиях: «светляк» при втором штабе чиниковской армии. Работала Мэла безупречно, никому из штабных в голову не пришло в чем-либо подозревать невзрачную, неумную и, главное, глухонемую женщину. Примелькавшуюся до абсолютной незаметности, до беспрепятственного входа в любые помещения, до бесконтрольного доступа к любым документам. Прочесть их она не могла, снять кальку — легко. Нелепая ленточка в волосах, постоянно сползающая на лоб. Что может быть естественней, чем ее поправить?
Почти идеальный вариант и наиглупейшее стечение обстоятельств. Какая-то приштабная дрима закатила истерику из-за потерянного браслета, обвинив в воровстве всю обслугу разом. Ее постельный сослуживец немалого звания на разбирательства и поиски пропавшей цацки настроен не был, а для успокоения подруги запер всех гражданских до утра в бараке гауптвахты. К утру браслет отыскался, всех выпустили. Кроме Мэлы. Запас антикрионила в граничащем с бараком складе за ночь вытянул всю магию из нее и артефакта иллюзии.
Большего я не знала, лишь это, что удалось понемногу вытащить из Диникса и Мустила, без имен и званий. И то, что видела сама, на ее допросах.
— Нет. Допрашивали, но не пытали.
— Лжешь.
Редко кто способен совместить несовместимое. У Райна соединились полная безнадежность и отчаянная надежда. Я понимала, что теряю время, что так и не знаю, сколько его у нас, но и что Райнар уперся и ни о чем другом говорить не станет, тоже понимала. И совершенно не понимала, как его в таком состоянии отправили на задание. Не видели, что Льянс вот-вот сорвется?
— Нет. Рассчитывали получить еще одного переводчика.
Планы обзавестись переводчиком в Киллитенсе вынашивали постоянно. И что способность от насилия теряется, знали. Проверили опытом в первые годы войны. Одного не смогли определить — высоту болевого порога, за которой дар пропадал, слишком разнилась она у всех… проверенных. Что у меня порог относительно высокий, к сожалению, знали, после общения с осоровцами. Потому генерал позволял себе выходки типа вчерашней, не часто, но регулярно, чтобы не забыла ненароком: моя жизнь в его власти. А с другими не рисковали. Если удавалось взять кого-то с подозрением на способности, запугивали, уговаривали, шантажировали, но физически дальше нескольких пощечин не шли. И айш не трогали по той же причине, слишком ценный ресурс, чтобы его терять. Правда, привилегия распространялась лишь на женщин, на том же опыте знали, что мужчины-айши в любой момент свой дар сами выжгут, и на весь свой пыточный ассортимент не скупились.