У рассвета цвет заката.Книга 1
Шрифт:
Райн из тщательно сохраняемого равновесия выбил меня основательно. Мне бы в настоящем разобраться, а не прошлому открывать дорогу, или совсем все из головы выбросить, дать ей отдохнуть и осмыслить все позже, я же…
Стоило вспомнить Сартара, тут же пришел Лефлан. Не из тех дней, где от разрушенного мира остался один Чаршон. Из тех, что раньше, где все были живы, где не было войны, где мне было хорошо. А все сегодняшнее отошло на задний план, стало мелким и неважным, нестрашным, пустым. Да и не было его вовсе, не было ему места там, где жило наше время, в тех годах и секундах, что принадлежали Лефу и мне… Их я могла перебирать бесконечно, перелистывать странички счастья, вновь проживать ощущения полета… мечты… любви…
Бесконечности редко удавалось продлиться долго, реальность с назойливостью капрала требовала моего в ней присутствия. Впрочем, сегодня я на такую роскошь и не рассчитывала, действия шкрапова корня по всем прикидкам оставалось не более, чем на полчаса, без прикидок вышло и того меньше.
Первым проснулся кто-то из осоровцев. Прокашлялся, выругался, пальнул в воздух, поднимая тревогу. Одновременно с его кашлем ладонь куснуло сработавшей «сигналкой», зеленокожая про поручение не забыла. Ну, молодец, в общем-то, исполнительная, я же его не отменила. Следующие три минуты мы «ничего не понимали в происходящем», орочья девчонка не понимала с изрядной долей любопытства, не доводилось ей еще видеть такой переполох. Через три минуты в переполохе появилась упорядоченность, суматоха переползла в дисциплину, лес украсился вспышками «поисковиков», осоровцы рванули прочесывать окрестности. И изыскались первые виновные в происшествии.
На генеральскую руку, сжавшую мое горло, зеленокожая смотрела уже без любопытства, с испугом, и тихо отползала к костру. Могла бы я говорить, предупредила бы мелкую, что зрелище это ей предстоит еще не раз, если при мне задержится. Предупрежу позже. Пока у меня из всех занятий осталось одно доступное: беспомощно хрипеть и хотеть исполнить желание часовой давности и всех последних лет: сделать сон Сурдива беспробудным.
— Твоя работа, кюрисова дрима? Отвечай, дрянь!
А ведь был шанс это осуществить. У Льянса — нет, «охранки» не дали бы. У меня — да. Из-за каналов связи, которые я пробрасывала на переговорах. Их было много, этих переговоров и каналов, и каждый оставлял отпечаток, след. Крошечный, меньше песчинки, тоньше шерстинки лани. Ни на что не влияющий. Если один. А десятки, сотни… Они не ослабляли защиту Сурдива, они делали ее проницаемой, сбивали систему распознавания «свой-чужой». Ненадолго. На считанные мгновения. Мне бы хватило.
— Что затеяла, бэсова девка?
Чины, награды, почести… Да, Райнар, у меня их предостаточно. Генерал щедр на награждения. И на такие, в том числе. Второй раз за два дня расщедрился.
— Ис Сурдив, отпустите иси Эргон. Как можно? Вы ее совсем задушите!
Нет, совсем не задушит. Границы генерал знает и не перешагнет их. Пока не перешагнет. Пока я ему нужна. Потом… Что будет потом, узнаю, когда оно наступит. Сейчас мне бы глоток воздуха и причины заботливости капрала узнать. Бесстрашие, как следствие врожденной безмозглости, или продолжение чьей-то игры? Лезть с указаниями к взбешенному Сурдиву ни один человек в здравом уме не осмелится, если за ним не стоит кто-то, по положению, как минимум, равный верховному командующему, а таких в Киллитенсе единицы. Или если в процесс «воспитания» вклинивается нечто, отлагательств не терпящее.
— Генерал Сурдив, полковник Штрейх на срочном.
Липкие пальцы разжались, толчок в грудь помог не устоять на ногах, такого безобразия генерал допустить никак не мог. Взгляд его, брошенный напоследок, недвусмысленно пообещал продолжение общения, прерванного Диниксом. Ну… пообщаемся. Не первый раз, не последний… От мысли, что этого «не последнего» могло не быть, что вместо него могла быть дорога в Найдол, трудная, рискованная, непредсказуемая, но с Райнаром, а при удачном исходе и дальше, с Мэлой, в Тугдолант, к своим, к Лефлану, избавиться не выходило. Почти как в первый год. Сильно меня сегодня перетряхнуло, никак не получалось вернуть спокойствие. А надо… очень надо. У меня нет права на срыв.
Зеленокожая поскалилась вслед Сурдиву и юркнула мне за спину, то ли поддерживать, то ли прятаться. В любом случае — зря, не самое безопасное место. Капрал навис над нами, продолжил заботиться:
— Иси Эргон, мне так жаль! Бесконечно жаль! Инцидент, вопиющий инцидент. Женщины прекрасны и подобное обращение с ними непозволительно. Ни одна цель не оправдывает надругательства над прелестницей. Женская шейка — предмет любования, синяки ее совершенно не украшают.
Мне, наверное, следовало умилиться. Ладно, умилюсь. Когда-нибудь. В другом состоянии, в другой обстановке и в другой компания. Все, наличествующее в нынешней ситуации, к умилению мало располагало. Разве что орочья девчонка. То, что она мне подпирала спину, было весьма кстати, у самой удерживать себя в вертикальном положении получалось плохо. И, видимо, результатом напряжения этих дней, внутри зрела глупейшая обида. Если эта речь часть сценария игры, то неизвестный режиссер весьма невысокого мнения обо мне, очень уж… сомнительно звучат «комплименты».
— А этот изгиб? Он достоин кисти художника, а не лап грязного мужлана…
Какой изгиб сумел разглядеть под зимним мундиром приверженец высокопарного слога меня не интересовало, а увидеть реакцию генерала на «грубого мужлана» хотелось бы. Не в том дело, что Сурдив себя позиционировал утонченной натурой или галантным кавалером, хотя при необходимости мог быть и тем, и тем, но с точки зрения субординации… Да, хотелось бы. Для уточнения некоторых нюансов.
Еще больше хотелось, чтобы Стевнив замолчал и дал мне услышать разговор генерала с комендантом пятого гарнизона. Без повышенной необходимости аппарат срочной связи не задействовали, если полковник Штрейх пошел на экстренный вызов, то причины должны быть существенные. Я такую видела одну: что-то, касающееся утренней диверсии Льянса, больше ничего чрезвычайного в гарнизоне не наблюдалось.
— Ах, иси Эргон, мое сердце разрывается от жалости! Молодая, прекрасная, в кругу грубых солдафонов… И жестокость! Непомерная жестокость! Как можно? Я возмущен! Я крайне возмущен! О поведении иса Сурдива всенепременно должны узнать вышестоящие лица и порицание вынести. Посодействую. Всенепременно посодействую.
Знакомо. Злой генерал, добрый капрал. Если меня рассчитывали пронять этим древним приемом… В самом деле, обидно. За кого они меня принимают? Какой-то уж вовсе дешевый расчет. С не слишком камуфлированным намеком на определенную близость к императору. Не первым. Сурдив подчинялся лишь Тиренеху, иных «вышестоящих» над ним не имелось. Версия, что Стевнив — часть интриг против верховного командующего, набирала вес. Что это давало мне? Пока ничего определенного. А сам капрал… В любом раскладе он выглядел, мягко говоря, странно. Это его позерство прикрытие или естественное состояние?
— Позвольте Вашу ручку, иси Эргон. Самая малость, что я могу сделать для прелестного создания, — подарить каплю нежности. Вам ведь еще незнакомы ласки настоящего мужчины? Поверьте, несколько часов наедине смоют из вашей памяти весь кошмар жутких минут.
Что-то неуемное внутри подзуживало спросить, откуда «ласки настоящего мужчины» знакомы ему. И убедить, что, отнеся к таковым себя, он себе здорово польстил. Нельзя. Можно только руку убрать за спину, в нее там сразу зеленокожая вцепилась. Лучше она, чем он.
— Сколько айш состоят на службе Киллитенса, капрал Стевнив? А сколько из них владеют языками? Вы уверены, что благосклонность императора Тиренеха к Вашей особе простирается настолько далеко? Или мне стоит поверить, что выходцу из высоких кругов неизвестны особенности айш?
После двух генеральских «награждений» за два дня говорить было тяжело, а «прощупать» Стевнива нужно. Когда еще такой шанс выпадет? Хотя… Очень похоже, что такими шансами он меня намерен обеспечить с запасом.
— Ах, иси Эргон, к чему эта казенщина? Капрал, майор… Условности. Всего лишь условности. Мужчина и женщина, я и ты, Вайра и Синт. Красивая женщина достойна всего наилучшего…