У рассвета цвет заката.Книга 1
Шрифт:
— Спать будешь здесь, тут кухня и вся еда, можешь брать любую. Или буду класть… вот сюда. Тут кладовая, тоже еда… должна быть, — в обширной кладовой редко водилось что-то, запасов я не делала. — Это ванная, сейчас туда отправишься. Без возражений! Это обязательно. Очаг здесь. Да не открываю я, не бойся. Запомнила? Тут я сплю. Тут тоже комната, просто комната… Еще второй этаж. Сама сходишь, если захочешь, там ничего опасного.
На второй этаж я, практически, не поднималась, да и на первом обходилась спальней и кухней, мне хватало. В этом условном доме я бывала нечасто, только переночевать. И в редкие дни, которые иногда выделял на отдых генерал, как сегодня.
— Все, дальше сама разберешься. И вот еще. К окнам этих комнат не подходи, нельзя в них смотреть. В тех можно. Поняла?
— Почему?
Первый раз я услышала от нее нормальное детское любопытство. Вот только ответить на него… Окна одной стороны выходили на ресторан… бывший ресторан, сегодняшнюю тюрьму. Мои попытки убедить генерала, что такой вид навевает не самые лучшие воспоминания, убедили его, что выбор места моего проживания идеален. Хорошо, хоть спальню позволил самой выбрать, не назначил. И для зеленокожей я выбрала ту, где окно смотрело в остатки когда-то пышного сада.
— Потому что там плохо. Не нужно тебе видеть, что там.
Она посмотрела серьезно на меня и на окна, кивнула, вздохнула. Надо будет отучить ее вздыхать. И про воровство объяснить. И научить есть не руками. И… И все это потом. Сейчас ни сил, ни времени, ни желания.
— Иди мойся и ложись спать. Иди, Ылха.
Она уверенно направилась в выделенную комнату, потопотала там, пошуршала, вышла уже раздетая. Совсем. Тоже нужно объяснить. И гардеробом ее заняться. Потом. А сейчас…
— Тут постой минутку.
Ванных в доме три, прежде я пользовалась одной и «чистила» одну, не эту. Теперь придется две. «Следилок» за мое отсутствие навешали столько, будто им девать их больше некуда, сами себя превзошли. Ну… не будем менять традиции, будем расширять. Я приветственно помахала рукой и выжгла все разом, резерв после Белого озера восстановился полностью. Обойдутся без разглядывания ребенка, пусть и не укомплектованного скромностью.
— Теперь можно. Полотенце возьми.
В ванной зашумела вода. Как пользоваться кранами я ей в гарнизоне показывала. Молодец, запомнила. Я ушла к себе. Сняла верхнюю одежду, отметила, как глупо мы должно быть смотрелись, я в полной зимней форме и зеленокожая без ничего. И под «следилками» глупо выглядело. Будто главнее дела, чем их сжечь, у меня не было, даже на снятие мундира не времени не нашлось. И тут же отметила, что, подмечая всякую ерунду, сама себя отвлекаю от мыслей о Райнаре, оттягиваю момент возвращения к произошедшему у перехода. А их и не было, этих мыслей. Вернее, была одна. Страшная. О том, что его ждет. И ни одной, зачем он это сделал и что делать мне. Было ощущение безысходности. Полной и окончательной. И злость на собственное бессилие. И вдруг явившаяся на фоне злости мысль еще более жуткая. А если бы это был не Райн? Что бы я делала тогда? Продолжила исполнять долг перед Тугдолантом? А я бы о нем вспомнила? Я бы, вообще, хоть о чем-то вспомнила?
В шум воды добавился шорох под дверью, сопение и вздохи.
— Входи.
Она не вошла, еще посопела и спросила из-за двери:
— Его убьют? Рына убьют?
Что ответить? Солгать? Пообещать, что все обойдется? Для нее Райн, переиначенный в Рына на орочий манер, стал единственным, отнесшимся с добром. Другом. Она видела все в Маршевском лесу и у перехода. Не понимала большей части, но понимала, что ее друг в беде. Страдала? Не пришла бы спрашивать, если бы не страдала. О ее чувствах я не то что не думала, вовсе не вспомнила. Что со мной стало? Так хорошо научилась изображать равнодушие, что оно перестало быть изображаемым? Нет. Мне больно и страшно за Мэлу, мне больно и страшно за Райнара… Но не до такой степени, чтобы помочь им? Как? Как?!! Я готова была орать это слово, требовать ответа, любой, самой маленькой подсказки… Только требовать было не у кого. И выхода не было. Ни для кого из тех, чьи допросы я переводила, и тех, кого допрашивали без меня. И тех, кто попадал в чила-трансы и на ристалища. И тех, кто оказывался у пульта колеса. Киллитенс воевал со всеми и убивал всех. На передовой, в тылу. И те, кто, казалось, остался живым, оставались ими недолго. Или живыми только казались. И уже сами приходили к ресторану, к колесам…
Затянувшееся молчание Ылха истолковала верно, новый вздох был похож на всхлип, и высказалась она в нос:
— Спать буду. Свет убери.
Мне до сна было далеко. Если смогу заснуть. Близко до его имитации. Я показала зеленокожей, как регулируется освещение, повторно отправила ее в ванную, объяснив, что залезть в воду и тут же вылезти, не значит вымыться, и ушла во вторую, прихватив вазочку с конфетами.
У непременной очистки ванных комнат от следящих заклинаний была еще одна функция. То, что никто не видит, не нужно никому объяснять. Например, что можно сделать с конфетным фантиком. А можно из него сделать носитель для шифровки. Отделить слой краски, увеличить, заполнить текстом, привести в начальный вид и вернуть на конфету, отметив маячком-индивидуалом. Его не увидит никто, кроме того, на чей код дана настройка. В Орандоле у меня три связника, ни одного из них я ни разу не видела, как и они меня. Девять мест передачи. Девять идентичных фантиков. Страховка для не самого надежного способа. Ну… Сладкое полезно для магии и маленькую слабость в виде конфет в кармане мундира в свободное от работы время мне прощали. На службе, конечно, нет, отклонения от Устава недопустимы.
Из-под бортика ванны выплыл станровый карандаш, единственный, чей грифель нормально переносил изменение размера, на сероватую бумагу легли первые строки. Смысла их шифровать было немного, сами языки стали шифром, но Сартар настаивал на соблюдении всех мер безопасности и я шифровала. «Код «Сон». Чарондол. Десятый день второго зимовея. Девять дополуденных. Племена: Кивыт — 115, Тигыз — 80…». Вслед за численностью союзников добавились численность Черного корпуса и уточняющие цифры к уже отправленным по регулярным войскам. Дальше шел раздел особых сведений. Заполнялся он не всегда. Перечислить всех, попавших в плен в ходе боев, невозможно. Только офицеры, начиная от майора. И агенты разведки. С именами агентов было шестнадцать шифровок. Пятнадцать из них я не знала и передавала на основе обвинений киллитенских дознавателей. Шестнадцатая — Мэлавиата Лаод. Теперь должно появиться имя Райнара Льянса. И сведения о вживленном переводящем артефакте. Наверное, это был лучший вариант для Райна. И тем лучше, чем быстрее придет ликвидатор. Избавление от мучений. Или ликвидатор не придет, если это все-таки спланированная операция, во что мне не верилось чуть больше, чем совсем, как говорил Андуаш. Я обязана была это написать. Я не могла себя заставить это написать. Одну строчку: «Райнар Льянс. Четвертый день второго зимовея. Артефакт Трэвела».
Из ванной я выходила, потирая глаза. Превышенное время купания и покрасневшие веки нужно было мотивировать. Устала, задремала. Самое реальное объяснение. Полупустая вазочка вернулась на стол, горка пустых бумажек полетела в корзину для мусора. Теперь освещение на минимум, полностью убирать запрещено, и спать. На другом конце «следилок» должны видеть, что я сплю. Ничего же не случилось. Нормальная рутина. Выявлен агент, ко мне отношения не имеющий. А, нет, не нормальная. Выявлен он лично верховным командующим. И целый полковник разведки. Любому другому за такое повысили бы чин и ранг, но Сурдива повышать некуда, предел. Значит, повысят спецов отдела дознания. Палачей. Меня же это не касается. Совершенно. Мне даже переводить не придется. Я спокойно сплю.
Райн, что ты сделал? Зачем?
Капрал явился за час до оговоренного времени, бродил по двору, мозолил глаза охране. Пусть. Пунктуальность в армии одно из первейших требований и два ноль-ноль послеполуденных — это два ноль-ноль послеполуденных. В один пятьдесят зеленокожая проводила заинтересованным взглядом перекочевавшие в карман мундира конфеты, точно определилась со стороны какой руки она идет и получила краткий курс напоминания о правилах поведения на городских улицах. В один пятьдесят девять мы вышли.
— Иси Эргон! Вайралада! Вайра!
Восторженную и стремительную эволюцию обращения ко мне я остановила холодным:
— Майор Эргон. Или экскурсию Вам будет проводить капитан Илкних.
Старший группы гласной охраны и негласного слежения от такой перспективы поперхнулся табачным дымом и едва не выронил трубку. Видимо, за час мельтешения возле них Стивнив успел снискать всеобщие любовь и уважение. Мгновенную растерянность Илкних мгновенно же компенсировал процеженным сквозь зубы: