У судьбы твои глаза
Шрифт:
– Не бери в голову. – Отмахнулся я, исцеляясь от злости. – Не люблю задерживать проекты и заниматься ерундой. Просто, я должен быть в другом месте, а не здесь.
Странно, что я вообще решил поделиться этим с кем-то не из семьи. У меня не было близких приятелей, а рабочие отношения всегда оставались для меня лишь рабочими. Но порой так хотелось поговорить с кем-то о наболевшем. С кем-то, кто не знает, почему я стал таким. Угрюмым, серьёзным, нетерпимым.
– Проблемы дома?
Если б он только знал.
– Сын днями меня не видит. И вместо того, чтобы проводить время с ним, я вожусь с вами, как с детьми малыми.
– Мне
Я с сомнением взглянул на Лукаса, который был младше меня всего на четыре года, но выглядел куда как моложе. Ни морщин в уголках глаз от пролитых слёз, ни намёка на седину от горя на чёрных, как сажа, висках, ни тёмных кругов под глазами от недосыпа.
Он усмехнулся, видя мои колебания.
– Мы справимся, босс. Даю слово. Я за всем присмотрю.
Если на кого и можно было положиться из моей бригады, то на Лукаса Альворадо. Он никогда не подводил и сможет прикрыть мою спину, если что.
– Ты сам напросился. – Хмыкнул я, вспоминая, какими несговорчивыми засранцами могут быть работники, которым приходилось батрачить в субботу вечером.
Через двадцать минут я уже сворачивал на Бикон-драйв, благодаря вселенную, что хотя бы сегодня я буду дома вовремя. Даже раньше, ведь часы показывали всего половину пятого.
Для Криса этот день был особенным, как и для любого из нас. Он пока ещё не научился скрывать истинные чувства, как всякий мужчина, и так и источал волнение. Его руки тряслись больше обычного, когда он, опираясь на костыли, выходил из дома. Он хотел понести хотя бы букет белых роз, что Полин купила в местной лавке, и старательно тянул к нему руку, но пришлось лишить его и этой маленькой радости. Он бы просто не смог передвигаться с цветами в руке, потому что все силы уходили на то, чтобы сжимать костыли и переставлять ноги. Слишком многого лишила его болезнь, и я сжался от того, что никак не могу это исправить.
Мы загрузились в «фиесту» Полин, потому что мой пикап был забит строительными материалами и не был рассчитан на ребёнка. Было в диковинку садиться за руль такой крохи, словно пересесть с тяжеловоза на пони. Костыли отправились в багажник. Крис пожелал сам открыть дверь и забраться в детское кресло, на что ушли лишние десять минут.
– Уэйн не поедет? – Спросил я, когда не досчитался одного из пассажиров.
– Слишком много работы в мастерской. – С грустью ответила Полин, пристёгивая ремень. – После суровой зимы всем вдруг понадобился ремонт. Но он очень хотел поехать.
Я коротко кивнул, лишь приблизительно представляя, что должен чувствовать отец, который не может увидеть дочь, потому что вынужден впахивать по три смены ради лишнего цента.
Всю дорогу в машине висело гнетущее молчание, будто мы ехали не повидаться с Элизабет, а на казнь. Я поглядывал в зеркало на Криса, пытаясь считать его эмоции по лицу, которое то и дело сморщивалось в гримасах. Из всех недугов, которыми страдало его тело, этот приносил мне самую острую боль. Мы справились со слепотой благодаря двум дорогостоящим операциям, и теперь мой сынишка мог видеть красоту мира, пусть и сквозь толстые линзы очков. Мы разработали его мышцы и суставы, и теперь он мог передвигаться хотя бы на костылях. А если он и дальше будет так же исполнительно посещать ортопеда и выполнять домашние упражнения, то через несколько лет сможет ходить самостоятельно. Его
До четырёх лет и двух месяцев Крис изъяснялся лишь жестами и мычанием. Мы сменили трёх дефектологов и исправно посещали психолога, чтобы перебороть и это. Когда мой сын заговорил, это было самым лучшим, что я когда-либо слышал в жизни. Пусть поначалу его речь была бессвязной, и сейчас он всё ещё допускал кучу ошибок, но для меня его голос был соловьиной песней, которая затрагивала струны души.
Мой сын был самым сильным ребёнком на этом свете. Сильнее меня, сильнее самого Халка. Сколько боли и слёз он вынес на своём слабом теле, но это не сломило его так сильно, как сломило меня. К шести годам Крис сумел избавиться от пожизненного клейма «слепца» и «калеки», но так и не избавился от гримасничества. Иногда можно было заметить, как искажается его лицо без видимой на то причины. Растягивается в непонятном выражении, словно что-то пугает или злит Криса. Первое время это ужасало меня, потому что мне казалось, что сын корчится от боли. Но теперь мы привыкли, насколько можно привыкнуть к такому. Дети должны улыбаться и сиять счастьем, а не корчиться в танталовых муках. И сейчас, когда я видел улыбку на лице сына, я верил, что всё это стоило каждого вложенного цента.
Прибыв к месту назначения, я припарковал «фиесту» рядом с машинами других посетителей и помог сыну выбраться на улицу. В тёплой куртке и шапке с помпоном ему было ещё сложнее держать координацию, но он старался изо всех сил. Даже сильные порывы ветра ему были не страшны.
Полин сжала моё плечо, когда я помедлил. Тепло её руки проникло даже сквозь толстый пуховик и слегка уняло дрожь в конечностях. Наша великолепная троица сдвинулась с места всё в том же молчаливом настрое. Искалеченный ребёнок на костылях, стареющая женщина с кульком шоколадных кексов и сутулый мужчина с букетом роз. А ведь такой же букет и свёл нас когда-то вместе.
Давно я здесь не бывал. Даже успел испугаться, что забыл дорогу, но Крис уверенно вёл нас за собой. Полин возила его сюда чаще, чем я предполагал. Ещё одна маленькая услуга, за которую я был бесконечно ей благодарен.
Элизабет ждала нас на привычном месте. Её лицо виднелось среди толпы других. Она улыбалась из тени высокого дуба той самой улыбкой, которую я помнил. Которую я никогда не забуду. С каждым приближающимся шагом моё сердце ускоряло свой ход. Билось о рёбра, как птичка, пойманная в клетку. Меня бросило в жар, хотя на улице было не выше минус трёх.
Мои спутники явно переносили эту встречу лучше, чем я. Мои стойкие оловянные солдатики.
– Здравствуй, дорогая. – Тихо поздоровалась Полин, проведя рукой по холодному граниту.
Элизабет не ответила. Лишь молча смотрела на гостей с безжизненного памятника. Застывшая улыбка казалось единственным намёком на то, что когда-то она была жива. Как же она была красива! Даже на простой фотографии над собственной могилой. Эти непокорные густые волосы, которые достались в наследство нашему сыну. Те же карие глаза – копия глаз Полин, которые на мгновение посветлели от набежавших слёз. А эти губы, которые целовали меня с такой любовью, о которой я и мечтать не мог. Всё это застыло вместе с ней, под толщей промёрзшей земли.