У свободы цвет неба
Шрифт:
– Во-первых, освещать все, чему нельзя дать остаться в тайне, - долг журналиста.
– А во-вторых?
– Ролло был заинтригован.
– А во-вторых, - Инга снова порозовела, почувствовала это и раскраснелась окончательно, - любить человека - это заботиться о нем и говорить правду не только ему, но и всем. Особенно ту правду, которую о нем скрывают.
– А если эта правда постыдна?
– Димитри был очень серьезен, когда задавал свой вопрос.
– Вот именно поэтому все частные интервью мы сначала даем на подтверждение, - так же серьезно сказала Инга.
– А публичный поступок все равно невозможно скрыть. Вопрос только в подаче.
–
– с лестницы на галерею спустилась женщина, уже очень давно миновавшая пору своей юности и выглядящая сверстницей Марины Лейшиной или Полины Бауэр.
Инга ошеломленно переводила взгляд с нее на Фанд, которой на вид было примерно двадцать восемь, потом на Димитри, выглядящего ее ровесником, потом снова на женщину.
– Хейгерд, дочка!
– улыбнулся князь.
– Как я рад тебя видеть!
– Я тоже! У тебя новая подруга? А где Эльвира?
– У нее контракт в Московии, - вздохнул князь.
– Может быть, на следующую Длинную ночь...
Хейгерд наконец заметила удивление подруги отца и объяснила:
– Я родилась смертной. Дар не передался.
Инга задумчиво ответила:
– Я знаю, как это. У меня родители музыканты, а я нет. У двух людей с идеальным слухом родился ребенок, неспособный различить на слух два разных колокольчика.
– Но они тебя любят не за это, - понимающе улыбнулась Хейгерд.
– Да, любят, - подтвердила Инга.
– И совсем не за это, ты права. Димитри, но сколько же времени вы в браке?
– По нашему счету, - ответил князь, - после Долгой ночи пойдет семьдесят девятый год, а по-вашему... погоди-ка... уже сто восемнадцать лет, да.
Инга тихонько вздохнула, потрясенная цифрами. Ей стало окончательно неловко, и чтобы не показать этого, она начала рассказывать об обычаях годовщин. От смущения она сбивалась в датах и названиях, но супругов заинтересовала сама идея, а мельком упомянутая льняная свадьба, четвертая годовщина со дня брака, вызвала живой интерес к теме льна. Когда Димитри получил Зов от старшего сопровождающего группы прессы с вопросом, не у него ли мистрис Сааринен, часы показывали почти полночь. Димитри сам отвел ее по порталу в гостинице, при свидетелях вручил серебряную марку-приглашение, сказал, что ждет ее на приеме, и ушел назад к семье.
Двенадцатого марта в баре "Три кольца" планировался обычный воскресный вечер с музыкой и выпивкой. Да, в три-пять слов его так и можно было бы описать, имея желание спрятать события и их причины.
В тот вечер музыканты играли вдвоем, как и весь месяц до того. И как весь месяц, и как все время их работы и дружбы до этого августа, репертуар планировал Киса. Выбор был странным для выходного дня, впрочем, списать его на конец выходных было вполне можно. Болтун малость обалдел, услышав прямо с самого начала вечера:
Помоги мне увидеть рассвет в этом небе.
Помоги мне подняться и встать в полный рост...
Дальше Киса зажег так, что в кабаке установилась полная тишина. Две из трех выбранных композиций были из Гребенщикова, а разбавлял он впечатление другими темами, тоже из русского рока. После "Поколения дворников" и "На ржавом ветру" Киса вспомнил "Выморок" снова и угостил зал еще и "Стальной змеей". Потом были "Темный, как ночь", "Время N" и "Унтер дер Линден", а за ними "Небо цвета дождя", "Еще один раз" и "Дороги, которые нас выбирают", причем Киса не только сам заморочился заменить
Пока оставшийся в кабаке музыкант отключал и сворачивал аппаратуру, его не оставляли самые поганые мысли. Закончив, Болтун вышел на крыльцо кабака, поводил жалом туда-сюда и решил не ждать развозку, а пойти через лес пешком. И был прав. Только не с точки зрения Кисы, который, отойдя на километр по тропе, уже приладил собственный поясной ремень на еловую ветку и поставил под ноги какой-то обломок то ли ольхи, то ли осины, валявшийся на обочине. Сунуть голову в петлю и толкнуться ногами было делом одной секунды. Болтун успел увидеть это метров с сотни и рванул к нему, как с армейских лет не бегал. И все равно не успел.
Петлю он срезал складным ножом, вытряхнув из кармана на снег все, что там было поверх. Определить пульс и дыхание не смог: собственное сердце билось в ушах церковным колоколом, а руки он еле чувствовал от нервов. Поэтому сделал первое, что пришло в голову - заорал во всю глотку: "Киса, вставай! Вашу мать, да помогите кто-нибудь!"
Через бесконечно долгие три минуты на дороге хлопнул портал, из него вышла эльфийка наместника.
– Ты звал кого-нибудь, я пришла. Чем тебе помогать?
– сказала она, подходя, и сразу же добавила.
– А, понятно. Странно, он звучал не так долго и не так пронзительно, как...
– и не закончила сравнение.
Болтун понял. Сквозь заполошный стук сердца выдохнул:
– Не все люди одинаково прочные.
Эльфийка кивнула. Прикоснувшись к щеке Кисы, потом потрогав его руку, сказала:
– Жив. Я вызываю наших, мы заберем его. Пойдешь домой сам, или тебя проводить?
Болтун неопределенно качнул головой и сел в мокрый снег. Эльфийка вздохнула:
– Ты не можешь идти домой. Тебя тоже надо забирать.
Еще через полчаса в госпитале Приозерской резиденции Болтун, щедро угощенный успокоительным, спал в одной палате с Охотником, обожженным дезраствором, и гвардейцем, схватившим плечевой радикулит. А Киса, прокапанный полиглюкином с чем-то хитрым и поэтому трезвый, беседовал с дежурным досточтимым о превратностях жизни музыканта и оборотной стороне привязанности, о надеждах, которым не суждено сбыться, и об идеалах, составляющих смысл жизни.
А утром Болтун встал, вышел на пост, поблагодарить медсестру и справиться о друге - и узнал, что саалан, как и местные психиатры, после попытки суицида держат человека под наблюдением полтора месяца. Еще медсестра сказала, что досточтимый снова придет разговаривать с Кисой после обеда. Болтуну она пообещала встречу с целителем прямо сейчас, и если осмотр покажет, что все хорошо, то он сможет пойти домой, а навестить Кису пусть приходит, когда захочет.
Через час Болтун ушел из госпиталя. Только подходя к воротам резиденции, он догадался, почему друга сорвало с резьбы. Глянул вчерашний релиз по судебным заседаниям, увидел кричащие заголовки "Отказалась от помилования", мрачно кивнул и пошел шарить по сети в поисках свободных музыкантов.