У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века

Толорая Георгий

Мне кажется, что в период администрации Дж. Буша особую важность имело как раз взаимодействие между Южной Кореей и США для того, чтобы дать КНДР эти гарантии безопасности. Конечно, эти гарантии (не только письменные, но и субстантивные) должны были исходить в первую очередь от США. Но нынешнее демократическое руководство Республики Корея очень многое может сделать для того, чтобы именно таким стал курс Вашингтона. Была ли возможность того, чтобы президент Буш теоретически сделал в отношении Северной Кореи то, что республиканец Никсон сделал в отношении маоистского Китая? Двигаться надо было в сторону полного дипломатического признания, подписания соответствующего договора.

Мне кажется, что именно к такому развитию событий

должны быть направлены усилия Южной Кореи. Только признание со стороны США повлечет за собой, я надеюсь, необратимые позитивные перемены на Корейском полуострове. Вслед за ним, очевидно, последуют нормализация отношений Северной Кореи с Японией, соответствующие финансовые вливания со стороны Японии. Это создаст мощный базис для экономического сотрудничества КНДР с внешним миром и в первую очередь с Южной Кореей. В рамках указанного сотрудничества будет образовываться новая социально-экономическая структура, новые отношения собственности, которые пока просто не могут развиваться из-за отсутствия финансового базиса. Это, конечно же, приведет к эволюции КНДР при сохранении государственности, при сохранении системы в более привычном для других стран направлении, к конвенционализации (превращению в обычное государство).

Движение по такому пути вполне могло начаться еще в середине 1990-х гг. Уже тогда Северная Корея проявляла готовность к прогрессу при заключении соответствующих двусторонних соглашений с Южной Кореей и готовность к диалогу. Но мы потеряли до перехода власти к республиканцам 10 лет, можем потерять еще столько же. Поэтому мне хотелось бы, чтобы в наших дискуссиях с южнокорейской стороной, с представителями и науки, и администрации рождались те подходы, которые будут способствовать реализации именно этого сценария на Корейском полуострове. Россия могла бы принимать полноправное участие в этом процессе.

Необходимы международные гарантии новой ситуации на Корейском полуострове, и в таких гарантиях должны участвовать, конечно, все заинтересованные стороны, т. е. как минимум США, Китай, Россия, Япония, возможно, Европейский союз как наблюдатель. Именно такую перспективу мы хотели бы приблизить.

Корейский полуостров – надежды на снижение напряженности [18]

Исторические корни и причины конфронтации

18

На основе статьи: Толорая Г. Д. Корейский полуостров в поисках пути к стабильности // Мировая экономика и международные отношения. 2008. № 1. С. 45–56.

Кроме, пожалуй, Ближнего Востока, трудно найти регион, который может соперничать с незавидной славой Корейского полуострова как зоны перманентного конфликта на протяжении столь длительного периода современной истории. Он находится в фокусе политики ведущих держав (прежде всего, США), которые, по сути, хотели бы изменить здесь ситуацию в свою пользу.

После окончания корейской войны 1950–1953 гг. столкновения между Севером и Югом не раз ставили регион на грань большой войны. Роль сверхдержав в Корее была двоякой: с одной стороны, глобальное противостояние подпитывало, в том числе, и корейский конфликт, с другой – лидеры мировых систем удерживали своих “клиентов” от безрассудных шагов, что позволило сохранять на полуострове худой, но мир.

После завершения холодной войны многим казалось, что нестабильность на полуострове – это всего лишь следствие глобального противостояния двух систем, а потому уйдет в историю вместе с ним. В начале 1990-х гг. США и их союзники, в первую очередь Республика Корея (РК) и Япония, были убеждены, что до падения тоталитарного строя в КНДР остаются считанные месяцы. Такие ожидания особенно усилились в связи со смертью в июле 1994 г. харизматического лидера страны Ким Ир-сена. В то время и многие российские эксперты-международники, которые не были вооружены специальными знаниями “Страны утренней свежести”, воспринимая ее как аналогию восточноевропейских режимов, разделяли подобные ожидания.

Однако краха коммунистического режима в Пхеньяне не произошло. Дело в том, что уже тогда расхожие представления о Северной Корее как о сталинистской стране, производном от советского социалистического строя, были упрощением и не позволяли давать верные ответы на широкий круг вопросов, связанных с будущим Корейского полуострова.

В КНДР с самого начала стала происходить кореизация сталинской модели, приведшая к созданию чучхейского социализма под лозунгом “жить по-нашему”. Ким Ир-сен, дистанцировавшийся в 1950-1960-х гг. и от советского, и от китайского руководства, на основе созданной по образцу СССР административно-командной системы формировал под флагом идей “чучхе”, прикрытых марксистско-коммунистической риторикой, государственность, в которой причудливо соединились черты коммунистического тоталитаризма, теократии, феодализма и конфуцианско-бюрократических начал. После смерти Ким Ир-сена, возведенного в божественный сан “вечного президента КНДР”, общественное устройство страны подверглось еще большей эволюции в сторону самобытности.

Для понимания специфики процессов, протекающих сегодня на Корейском полуострове, надо обратиться к истории. Корейская цивилизация (стоит напомнить, что население полуострова – беспрецедентно моноэтническое) насчитывает несколько тысяч лет, а начало государственности восходит еще к бронзовому веку (Древний Чосон существовал задолго до н. э.). Сменившие его раннефеодальные государства (период Троецарствия) на протяжении сотен лет конфликтовали друг с другом, да и для объединенной в X в. Кореи был характерен регионализм. Таким образом, территориальный раскол и противоречия не являются для Кореи чем-то необычным, хотя никогда еще противостояние не было замешано на столь острых идеологических разногласиях, как в XX в.

Надо отметить, что в развитии двух непримиримых идеологических противников было немало общего. Менталитет нации сформировался под влиянием конфуцианства, которое предполагало примат общественного над личным, авторитаризм в государственном управлении, иерархическую государственную структуру и соответствующие модели поведения человека в обществе. До недавнего времени система контроля над населением на Юге, хотя, конечно, и уступала по охвату Северу, но во многом унаследовала колониальные традиции, когда машина подавления была строго иерархичной, имели место высокая степень специализации и дифференцирования функций административных органов, выстраивание четкой властной вертикали. И если на Юге эти традиции постепенно были размыты под влиянием вестернизации, на Севере, получившем прививку сталинизма и маоизма, система подавления личности стала особенно суровой, не имеющей (кроме разве что Кампучии) аналогов в истории тоталитарных обществ XX в.

Неудивительно, что после столетий добровольной изоляции, сменившейся полувековым японским колониальным гнетом, нищая страна и ее малограмотное население оказались благодатным материалом для подобного эксперимента. Некоторое повышение уровня жизни в контексте индустриального роста в КНДР при суровой изоляции (не позволявшей населению делать сравнения) обеспечили народную поддержку руководства, которое, по конфуцианской традиции, воспринималось как имеющее “мандат небес”. Драконовская система слежки и репрессий, уравнительное распределение, милитаризация, объясняемые (реально существующей) внешней угрозой, позволили создать в относительно небольшой замкнутой стране репрессивную систему государственного управления, доказавшую свою жизнестойкость и сопротивляемость переменам.