У всякого народа есть родина, но только у нас - Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы
Шрифт:
Учитывая все это, постсоветский национализм (точнее, этнонационализм) следует определить как доктрину и политическую практику, основанную на понимании нации как формы этнической общности, обладающей членством на базе глубоких исторических и других объективных характеристик, и на проистекающем из этого коллективного членства праве обладания государственностью, включая институты, ресурсы и культурную систему. Все трудности с определением понятия «нация» связаны не со сложностью материи, а с эпистемологически неверной посылкой придать значимость объективной категории по сути пустому, но ставшему эмоционально влиятельным термину, за исключительное обладание которым состязались две несовпадающие формы группировки людей – государство и этнокультурная общность.
По убеждению автора статьи, нация – это политический лозунг и средство мобилизации, а не научная категория. Состоя почти из одних оговорок и противоречий, это понятие как таковое не имеет права на существование и должно быть исключено из языка науки. В этнокультурном смысле понятие «нация» утратило в современном мире всякое значение и стало фактически синонимом этнической группы. Сегодня «нациями» называют себя
Представляется, что применяемое в государственно-политическом значении понятие «нация-государство», или «национальное государство» («nationstate»), также является одной из грандиозных мистификаций. Всякие попытки разделить политическую карту мира на государства-нации и государстване нации вызваны упрощенными представлениями о внешнем мире, о степени этнической гомогенности других государств и преувеличенным представлением об «уникальности» собственных стран. То есть это вопрос интеллектуальных дебатов, а не вопрос о реальном типе государственных сообществ.
Серьезным препятствием на пути утверждения гражданского национализма (или российского патриотизма) является не столько национализм нерусских народов, сколько национализм от имени «русской нации» как некой «государствообразующей» или «сплачивающей нации, да еще превращающейся в некий «суперэтнос». Кстати, категория «русская нация» в ее этническом смысле – сравнительно недавняя элитная конструкция. Никто за всю историю государства не ставил перед собой цель изложить «русскую идею на языке законов России», как это сделал Комитет по геополитике Государственной думы, организовав специальные слушания по данной теме в октябре 1996 г. Рекомендации этого комитета прямо направлены против использования терминов «россияне» и «российский народ», как «неологизмов», и требуют их замены на «русских» и «русский народ». Самоопределение русской нации на основе принципа «вся Россия для русских» и воссоединение русской нации представляются наиболее насущными политическими задачами. Это крайне невежественные и провокационные взгляды. До сих пор подавляющее большинство российских граждан, считающих себя русскими, вполне обходятся не менее достойным термином «народ». Государство – это не только границы, институты и правовые декларации, но и то, что в качестве представления существует в самих людях.
Собственно говоря, если учитывать уже выполненные представительные и многократные этносоциологические замеры, такая доминирующая форма идентичности и лояльности в России существует, несмотря на частичность и растущий культурно-региональный партикуляризм [15] . Вот только выразить этот феномен в грамотных и политически ориентированных формулах наше обществоведение и больная политика до сих пор никак не могут.
По-видимому, в России пришло время устранить лексику этнонационализма, хотя бы из языка науки, и перейти к общеразделяемым методологиям и терминологиям, в том числе и к более глубокому и чувствительному пониманию феномена этничности. Последнее есть сложный комплекс характеристик, чувств и индивидуально-коллективистских стратегий, не разобравшись в котором академическое сообщество порождает не только общественную нетерпимость, плохое управление и трагические коллизии, но и неоправданные антагонизмы в собственной среде.
15
Губогло М. Н. Развивающийся электорат России. М., 1996; Дробижева Л. М., Аклаев А. Р., Коротеева В. В., Солдатова Г. У. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 90-х годов. М., 1996.
Основные этапы и особенности русского национализма (А. Н. Сахаров)
При всем разнообразии и обилии рассуждений о русском национализме, как в России, так и на Западе сами эти рассуждения отличаются порой крайностью взглядов, сильной эмоциональной окрашенностью. По существу, не проявлено объективного понимания проблемы. До сих пор не выяснено, что собой представляет этот национализм в сегодняшней России, каковы его социальные и политические, а по существу исторические корни, имеются ли они в действительности, какова связь таких общественных настроений, как патриотизм и национализм. Сколь опасен для России и остального мира русский национализм и насколько он реален, какова его взаимосвязь с иными националистическими, в частности антирусскими, движениями современной России и каковы исторические корни этой взаимосвязи? И, наконец, какие слои народа или народ в целом являются носителями идей национализма в России? Только ответив, хотя бы приблизительно, на эти вопросы можно подойти к пониманию такой безусловно важной и актуальной проблемы.
Прежде всего, следует подчеркнуть, что Россия с самого своего рождения как государство являлась всегда многонациональным конгломератом. Уже Древняя Русь IX – начала XIII вв. объединяла более 20 различных народов [16] . Здесь жили угро-финны, балты, тюрки, иранцы. Часть из них вошла в состав Руси естественным путем, соседствуя и живя бок о бок со славянскими племенными конфедерациями, все они боролись против общих врагов. Так, известно противоборство новгородских славян совместно с местными балтскими и угро-финскими племенами против насильников варягов. Позднее жившие на территории Руси тюрки и угро-финны, обитавшие в междуречье Волги и Оки, совместно с руссами противостояли татаро-монгольскому нашествию. А далее в состав Владимиро-Суздальского княжества и Московского государства вошли земли, также населенные многоязычными народами, которые ранее входили в состав Древней Руси [17] . С XVI–XVII вв. Русское централизованное государство включает в свой состав татарские поволжские
16
Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. – С. 20.
17
Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв. М., 1984. – С. 79–103.
Часть этих регионов и народов вошла в состав России насильственным путем, часть – добровольно, но во всех случаях это вхождение имело драматический характер для того или иного народа, означало серьезную перемену в его исторической судьбе.
В этих уникальных геополитических условиях постепенно соседствовали, переплетаясь в политике и практике России, определенные черты интернационализма и традиционного официального национализма, свойственного всем крупным государственным образованиям, как средневековья, так и нового времени. Все российские правительства от глубокой древности до XX в. вынуждены были проводить весьма осторожную и гибкую национальную политику, для того чтобы сохранить единство огромного многонационального государства, позднее огромной империи.
Традиционно насаждая свою администрацию, и Древняя Русь, и Москва, и Петербург опирались в национальных районах на местную знать, приближали наиболее ярких и способных ее представителей к трону. Выходцы из балтской и тюркской среды, позднее из Грузии, Армении, Украины, Бессарабии, Прибалтики, Финляндии, с Северного Кавказа занимали периодически высокие посты в российском руководстве, в правительстве, армии, в царской свите. Царская администрация, по существу, не распространила крепостное право на большинство национальных районов России, оставив эту «привилегию» за русским крестьянством. Сохраняла она и конфессиональные особенности национальных районов.
Веротерпимость была традиционна для России, хотя это не исключало активной миссионерской (и порой весьма воинственной) деятельности православной церкви. По существу, с XVI по XX вв. Россия выработала стройную систему административного управления национальными районами, примеряясь к особенностям, традициям, обычаям, верованиям и даже уровню экономического и политического развития того или иного региона [18] . Достаточно вспомнить конституционное устройство Польши и Финляндии в составе абсолютистской России в первой четверти XIX в., у истоков которого стояли Александр I, M. M. Сперанский, Н. Н. Новосильцев [19] , или прогрессивные реформы П. Д. Киселева в 20-е годы XIX в. в Молдавии и Валахии, одобренные Николаем I [20] .
18
Национальные окраины Российской империи. Становление и развитие системы управления. М, 1997.
19
Сахаров А. Н. Александр I. M., 1998; Федоров В. А. Михаил Михайлович Сперанский // Российские реформаторы. М., 1995. – С. 34–76.
20
Гросул В. Я. Павел Дмитриевич Киселев // Российские реформаторы. – С. 77–115.
В условиях подобной политики русскому национализму, то есть линии на преимущественное положение русской нации среди других наций России, на подавление прав других наций и народностей, практически не находилось места. Даже в известной формуле «православие, самодержавие, народность», в теории «официальной народности» не нашлось места для тезиса об исключительности в рамках империи русской нации [21] .
Говоря о том времени, Герцен отметил, что это был удивительный период внешнего политического рабства и внутреннего интеллектуального освобождения. Апелляция идеолога «официальной народности» графа С. С. Уварова к «русским традиционным институтам» включала и основные принципы национальной политики [22] , хотя, конечно, реальная власть великорусской правящей верхушки вносила свой «насильственный» колорит в отношения метрополии и национальных районов, что порождало многочисленные и острые конфликты на национальной почве: бунты, восстания, убийства русских чиновников и т. д. Конечно, при этом нельзя игнорировать тот факт, что в ряде регионов России, несмотря на их добровольное вхождение в состав России (Украина, Грузия, Армения, Казахстан и другие), не говоря уже о насильственно присоединенных территориях (часть районов Северного Кавказа, в том числе Чечня, Средняя Азия, узбекские ханства), постоянно «тлели угли» местного национализма [23] . Эти «угли» порой приводили к крупным национальным пожарам, что вызывало ответную реакцию властей, приводило к тяжким репрессиям.
21
Whittaker Н. Cynthia the Ideology of Sergei Uvarov: An Interpretive Essay // Russian Review. 1978. – Vol. 37, – N 2. April. – P. 158–176.
22
Там же.
23
Россия и Северный Кавказ: 400 лет войны? М., 1998.