У заставы Ильича
Шрифт:
– Как же ты, Ваня, с ними объяснялся?
– спрашивал самый нетерпеливый.
– Смотря где, в какой стране,- солидно отвечал Ваня.- В Турции, скажем, переводчик не нужен. Не в том толк, что мы сами могли по-турецки говорить, а в том, что там русских эмигрантов полным-полно. Заходим в магазин - слышим нашу речь. Ох, говорит, как хочется в Россию!
Мы вежливо отвечаем: попроситесь, может быть, вас и пустят. А он плачет, словно женщина: кому мы теперь, такие подлецы, нужны! Хоть и бывший белый, а понимает, что измена Родине - самое гадкое дело. Потому ему и муторно. Человек без Родины - это уже не человек.
Особенно охотно и радостно рассказывал Ваня про Италию.
– Алексей Максимович Горький сам приехал к нам на теплоход - такой размашистый, шляпа с большими полями, как у священника, а усы, как у солдата. Между прочим, полиция его встречала с большим почетом,- в порту честь ему отдавали по всем Правилам.
К нам он поднялся со слезами, обнимал нас. Не думала, говорит, моя седая голова, что встречу вас, милые мои.
Когда отправились по стране, он с нами поехал, чтобы показать развалины Помпеи. В Неаполе устроил для нас банкет, Ресторан наверху, вид сказочный. Алексею Максимовичу хотелось, чтобы всем было хорошо. Помощник его интересовался: все ли в порядке, все ли довольны, может быть, еще что-то требуется?
Спросили мы у Алексея Максимовича, что про нас говорят, как к нам относятся. Он отвечает, мол, по-разному относятся: рабочие любят, буржуи ненавидят. У капиталистов такая натура - Советскую Россию они могут только ненавидеть.
Сейчас читателю будет понятно, почему я вспомнил здесь Валю Громова и связанные с ним события почти пятидесятилетней давности.
В летние вечера на гаревой дорожке заводского стадиона, на зеленом ковре футбольного поля начинались тренировки легкоатлетов. Занятиями руководил Валентин Васильевич. Высокий, длинноногий, стройный, он во время бега словно парил над беговой дорожкой. Громову принадлежали рекорды Москвы в беге на 100, 200, 400 метров, его фамилия стояла в списке лучших спортсменов страны. На стадион Валя приезжал на сверкающем мотоцикле, что по тем временам было большой редкостью. В семейном архиве Громовых сохранился документ, который особенно дорог Валентину Васильевичу. В нем говорится, что В. В. Громов без отрыва от работы подготовил большую группу мотоциклистов. Он инициатор внедрения испытательных и агитационных мотопробегов. Осенью 1938 года Громов возглавил большой агитпробег в честь первых выборов в Верховный Совет СССР. За два дня участники пробега осилили маршрут через 31 район области. В. Громов хорошо выполняет обязанности члена Совета Центрального автомотоклуба, инспектора автомотоспорта ВЦСПС.
Эту характеристику 11 декабря 1938 года подписал В. П. Чкалов.
Сказанное здесь объясняет причину популярности Громова среди заводской молодежи.
Однажды меня и Сашу Горбунова - оба мы работали в юношеской секции клуба - пригласил к себе секретарь парткома Сергей Филатов, бывший моторист прокатного цеха. Как и многие партийные работники того времени, Сережа Филатов носил суконную гимнастерку защитного цвета, брюки, заправленные в легкие сапоги.
– Немцы к нам едут, рабочие-спортсмены, делегированные обществом "Фихте". Вы людей в клубе знаете: кого бы к ним прикрепить как сопровождающего?
Не задумываясь, мы назвали Валентина Громова: он и спортсмен, и Москву прекрасно знает, и немного говорит по-немецки.
– Я тоже о нем думал,-выслушав рекомендацию, заключил секретарь парткома,- кандидатура, пожалуй, подходящая.
Так Громов, как, шутя, говорили на заводе, попал в дипломаты. Он, конечно, не предполагал, что это событие будет иметь свою долгую и удивительную историю.
Что же касается особенностей своей миссии, то с этим ему пришлось встретиться в первые же дни.
Гости шли по заводу, осматривали цеха, расспрашивали об условиях жизни, работы. Когда переходили по заводскому двору из одного цеха в другой, руководитель группы Тео Каутс отвел Громова в сторону.
У нас вчера было собрание,-сказал Каутс,-и мы пришли к выводу, что представители немецких рабочих
не могут быть в вашей стране лишь как экскурсанты. Вы строите новый мир, но ведь строите его не только для себя; у вас будет учиться рабочий класс всех стран. Поэтому мы решили, что должны помогать вам, это наш интернациональный долг. Мы хотим внести свой посильный, пусть маленький, вклад и решили
три недели безвозмездно проработать на заводе в фонд пятилетки.
– Я думаю, что это будет очень хорошо,- ответил Громов. Но случай в его представлении был не столь обычный, и он зашел к Филатову: надо было решить, где работать немецким товарищам, как все это организовать. К тому же Валентин справедливо полагал, что его положительного заключения недостаточно и что главное зависит от парткома.
– Что ж, ты ответил правильно,- приглаживая седеющие волосы, сказал Филатов.-Тебе и карты в руки-прикрепляйся к бригаде. Где ей работать? Дадим боевое место - установку опор магнитного крана. Название закрепим сразу почетное - ударная бригада бетонщиков.
Громов вспоминает: немецкие рабочие-спортсмены работали действительно по-ударному, без перекуров. После трудового дня они шли в цехи, выступали на митингах, вели беседы в красных уголках. Но даже и в общежитии - его оборудовали на стадионе в Сивяковом переулке - не кончались беседы, взаимные расспросы. Пожалуй, больше всего вопросов приходилось на долю директора Петра Федоровича Степанова. Потомственный московский рабочий завода "Бромлей", он был, выдвинут в руководители многотысячным коллективом металлургов и отлично вел предприятие. Он постоянно занимался молодежью: прийти на комсомольское собрание, на футбольный матч, появиться на субботнике в подшефном совхозе, зайти на прослушивание новой программы духового оркестра было для него делом обычным, совершенно естественным. Он хотел знать не только общие нужды молодежи. Бывая в цехах, наметанным глазом выделял он наиболее способных молодых рабочих, запоминал их, следил за их ростом и нередко сам рекомендовал, кого поставить первым подручным сталевара, кого выдвинуть вальцовщиком. Ко всему на заводе он относился с любовью, и его радовало, и освоение новой марки стали, и окончание строительства жилого дома для ударников на Волочаевской улице, и первое место, завоеванное на смотре театральным кружком, и каждая победа заводских спортсменов. Можно представить, с каким интересом слушали Степанова заводские гости, рабочие из Германии. А сам Петр Федорович, как человек глубоко партийный, умеющий ко всему подойти с политических, классовых позиций, стремился поступать так, чтобы немцы со всей полнотой ощутили Советскую власть как власть трудящихся.
Три недели пролетели, словно один день. Свой план бригада выполнила, опоры поставила. Наступал день отъезда немецких друзей на родину.
– Проводим наших товарищей, как подобает,- предложил Филатов.
Созвали на заводе митинг. Каждому участнику бригады выдали удостоверение ударника. Надо было видеть, с каким трепетным волнением принимали немецкие друзья этот знак принадлежности к армии строителей нового мира.
Потом была, как заключительный аккорд, поездка на Красную площадь. Когда машина проезжала мимо Мавзолея Владимира Ильича Ленина, бригадир Тео Каутс от имени всей группы сказал:
– Знаешь, Валя, мы даем клятву всегда помнить об этой поездке в вашу страну.
И все члены делегации подняли вверх руки со сжатыми кулаками.
В августе тридцать второго года в нашу страну приехали альпинисты первая немецкая рабочая экспедиция на Кавказ. Громов не был альпинистом, но он приобрел опыт работы с группой Каутса, и вновь выбор пал на него - ему поручили снаряжать экспедицию в Кабардино-Балкарию. Район этот избрали не случайно. Во времена царизма кабардинцы и балкарцы были почти сплошь безграмотны, жили в бедности и нищете. Теперь здесь все изменилось, и путешественники из Германии могли на фактах живой действительности убедиться в этих удивительных переменах.