У. Е. Откровенный роман…
Шрифт:
Я огляделся по сторонам. Банников усмехнулся:
– Я выбрал это место, потому что я его покупаю. Здесь нет прослушки, можешь говорить. – И Банников повертел на правой руке часы «Патек Филипп» – точно такие, как у Путина.
Я вспомнил, что раньше он, как все новые русские, носил на левой руке тяжелый золотой «Роллекс». Но теперь «дядя Ваня», как последнее время зовут меж собой хозяина путинские клевреты, обучил хорошему тону не только свою администрацию, но и тех, кто кормится вокруг Кремля или хочет подкормиться.
Впрочем, когда Банников пойдет в Кремль, он, конечно,
– Я добыл номера счетов Кожлаева в «Бэнк оф Нью-Йорк», – сказал я, удивляясь, как, оказывается, меняется даже наша лексика, когда переходишь с государственной службы к частному хозяину. Раньше я бы скромно и с достоинством сказал или написал в докладной: «В результате командировки получены данные о…», а теперь говорю «я добыл», выпячивая свои заслуги.
– Сколько? – нетерпеливо спросил меня Банников.
– Всего семнадцать счетов. Из них…
– Я не об этом! – снова перебил Банников. – Сколько всего?
– Я же говорю: всего семнадцать счетов…
– Мудак! Ты меня слышишь? Сколько бабок?
Теперь я понял, о чем он. И заодно – что значит работать на частного хозяина. Но проглотить этого «мудака» с первого раза было все-таки не так-то просто, и я молчал, choosing my options, [25] как говорят британцы.
25
Выбирая, взвешивая, как быть (англ.).
Но Банников, видимо, прочел это на моем лице и сказал:
– Извини, я без обиды. Сколько там денег?
– За два года до смерти Кожлаев перевел на эти счета 334 миллиона долларов.
– Сколько?! – изумился Банников.
Да, видимо, «побратим» Кожлаев все-таки не был до конца откровенен со своим «братаном» Банниковым. И, как оказалось, не зря…
– Но нужно иметь в виду, – поспешил я добавить, глядя, как официант ставит на стол чайничек с чаем и чашку для Банникова, – что часть этих денег, конечно, вернулась в Россию. Все-таки какие-то поставки продуктов, лекарств и оборудования были…
– Все, что было поставлено, я знаю до цента, – отмахнулся Банников и, отвернувшись к стеклянной стене, темно посмотрел наружу.
Там с молодых березок и тополей, высаженных явно для того, чтобы отгородить казино от мусорных ящиков, гаражей и хрущоб обитателей этого района, тихо капали крупные дождевые капли, сияющие под солнцем, словно елочные игрушки. Но Банников вряд ли видел эту красоту, в его мозгу сейчас происходили сложные арифметические подсчеты.
– Кроме того, – сказал я осторожно, – еще какую-то часть он передал или собирался передать Басаеву и Хаттабу.
– Ко…кому-у?! – не поверил своим ушам Банников.
Я изложил ему все, что услышал в Праге от Пачевского, и сообщил о визите Харунова в Вену и в Будапешт.
– Н-да-а… – протянул Банников, стуча пальцами по столу и явно пропустив мимо ушей сообщение об инвалиде Капельникове и испарившейся Рогачевой. – Вот куда шли деньги… А мне он говорил…
Впрочем, что именно говорил Банникову «побратим» Кожлаев, я вряд ли когда-нибудь узнаю – Банников прервал себя и жестом подозвал официанта, распорядился:
– Виски. – И спросил у меня: – Ты будешь?
– Нет, спасибо.
Почти минуту мы сидели молча, Банников ждал свое виски, а я – его выводы. Мне кажется, я примерно представлял, о чем он думал. Если Харунов, даже при всех его чеченских крышах и Хаттабах, не может сунуться в «Бэнк оф Нью-Йорк», то почему бы нам не попробовать – тем паче под крышей ФСБ?
Конечно, всех нюансов отношений Рыжего с Харуновым я не знал, но – большие деньги искусительны, а очень большие деньги искусительны непреодолимо. За большие деньги продают друзей и родину, а за очень большие деньги продают и любимых. Не зря на Западе говорят, что все, что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги, а что нельзя купить за большие деньги, можно купить за очень большие деньги. И это, конечно, относится и мужчинам, и к женщинам, хотя даже те женщины, которые открыто продают свою любовь, куда реже мужчин продают своих любимых…
Допив виски и поставив стакан на стол, Банников сказал:
– Поедешь в Нью-Йорк, узнаешь, сколько там бабок.
Я изумился:
– Я?!
– Конечно, – сказал Банников. – А кто же еще?
– Но я думал: мы напишем представление в ФСБ, направим американцам официальный запрос…
– Нет! – отрезал Банников. – Никакой ФСБ. Сначала я должен знать, сколько там денег.
– Но как я это узнаю? Без запроса ФСБ или хотя бы прокуратуры…
– Это не мое дело! – жестко сказал Банников. – Мы же партнеры – ты забыл? Я даю деньги, а ты работаешь. Вот и работай. А ФСБ и прокуратура – это на крайний случай. Если ты сам не вытянешь…
Вот теперь я понял его с полуслова: вся наша фирма «Возврат» и контракт с ФСБ – туфта или, точнее, прикрытие.
Мы будем искать деньги Кожлаева (точнее, я их буду искать один), а если на каком-нибудь этапе нас возьмут за то самое место, за которое наши прокуратура и правительство так любят брать своих граждан, когда чуют под этим местом запах серьезных денег, не обеспеченных высокой крышей, – то какие к нам претензии? Мы же работаем на родину, вот наш контракт с ФСБ!..
– Партнеры? – сказал я, тут же ловя его на слове. – Партнеры – это хорошо. Но тогда давай договариваться на берегу. Если мы найдем эти деньги и мальчик окажется сыном Кожлаева…
– Твои пятьдесят процентов, – тут же сказал Банников, и от этих слов у меня разом похолодело внутри. Но не от суммы, которая могла светить мне за этими процентами, а от ясного понимания того, что задумал Банников.
Однако я не подал вида, а как бы разочарованно и даже со вздохом развел руками:
– Спасибо, но… Ты забыл Полину… Без нее мы не получим ни цента.
– Да, действительно, – легко сказал он. – Полина… Ну что ж… дадим ей пятнадцать процентов. Или десять, хватит с нее. Как думаешь?