Уайтбол
Шрифт:
Три мира. Америка времен Колумба, только без аборигенов.
Эреб. Планета с отвратительным характером — вулканы, гейзеры, гигантские рептилии, растения-хищники… Однако же, не смотря на это — самый пригодный для людей мир из всех трех: сносный климат, богатые почвы…
Аркадия. Земля в юности. Моря кишат живностью самых разных видов и мастей, суша — голые скалы. Курорт, но только в отношении климата. Ни стебелька — кроме тех, что в гидропонных оранжереях.
Гиперборей. Здесь все наоборот: зрелая биосфера — климатическая задница. На экваторе десять-пятнадцать по Цельсию, южнее и севернее — тундра и льды.
Чужие миры, казалось бы…
… и все же — родня. Родня по галактическому Адаму. Такие же переродившиеся Города, как Земля… Они вспомнят свои корни. Присмотрятся — и поймут: люди — их шанс вернуть «утраченное когда-то очень давно». Эреб, говорят, уже понял — что бы на этот счет ни говорили земные академики…
На Синильге биофизика ожидал сюрприз: встреча с бывшим сослуживцем. Грустная такая встреча.
— До сих пор не могу поверить, что они сделали это, — жаловался Вик.
— У них не было выхода, — заметил Ри.
— Карантин — тоже не выход.
— Полумера. Отсрочка. Но все же лучше, чем ничего.
— Понимаю. Головой понимаю, вот только принять не могу. Больно… Знаешь, с Мишкиной легкой руки болтаюсь во внешнем космосе уже пятый год. Побывал во всех трех мирах, на спутниках, у ползучих в Городе гостил неоднократно, а привыкнуть не получается… Все время казалось — изменится что-то, можно будет вернуться домой. А теперь не только мне, никому не попасть на Землю. Никому. Мы — изгои, дружище. Я, конечно, в трудах, дел тут больше чем отбавляй, но жить не хочется…
Неблагодарная тема. Все люди знают, что когда-нибудь умрут. Но, в большинстве своем, до самой смерти «не могут принять». Вот и доказывай, мол, смена поколений — в интересах эволюции… Так же и здесь.
— Ты в Координационном Совете? — спросил биофизик.
— Да, — оживился Вик. — Тут вообще наших полно. То есть — не на Синильге, а в Ка-Эс… Сплошь уайтболисты. Все перерожденные, я вот только затесался.
— Координировать страну, разбросанную по разным звездным системам — задача непростая. Даже для сверхчеловеков.
— Это они на Эребе сверхчеловеки, в остальных мирах — простые смертные. А проблемы решать нужно везде. Вот и мотаемся туда-сюда, что птицы перелетные.
— Тоннели-то есть?
— Есть, конечно. С Эреба — куда угодно. Ну, а остальное — по старинке, на циклопах и «Стрижах». Кстати, муравейников у нас теперь две штуки: полгода назад часть Города отселилась с Синильги на Лету.
— А чей это отстрелок, на котором я приехал?
— Младшего Города, с Леты. Перевозками занимаются только они, — Вик нахмурился:
— Так что и здесь Эреб держит вожжи.
Судя по интонациям, в Трех мирах уже появились свои политические сложности…
Ри предпочел сменить тему:
— Кстати, Венский — я имею в виду академика — утверждает, что уайтболы во внешнем космосе невозможны.
— Врет. Белый мяч на Эребе существует уже полтора года. Продержится еще лет одиннадцать, таков усредненный прогноз наших ясновидящих. Дольше зеленцовского проживет… Мы, конечно, сделали все, чтобы информация не просочилась на Землю, но как она, на фиг, может не просочиться.
Ри кивнул:
— Вот и мне показалось странным: Венский так яростно отстаивает то, в чем, по меньшей мере, не уверен.
Собеседник был уже «не здесь»:
— Поселенцы не любят нашу Стаю. Сами учредили, сами же теперь и ругаются.
Было похоже, что Вику впервые за долгое время выдалась возможность поговорить обо всех несовершенствах мироздания сразу.
— Почему не любят? — спросил Ри.
— Опасаются. То есть — не нас, а перспектив. Централизации. Своя-то местная власть — вот она, под боком. Ее можно увидеть, потрогать, с ней можно выпить, а мы — хрен знает что такое. В общем, боятся повторения Земли.
— Тогда зачем было учреждать Ка-Эс?
— Опять же — боятся повторения Земли. Хотят единства расы, не хотят межгосударственных разборок.
Вик тяжело вздохнул:
— Понимай их, как знаешь, но изволь сделать так, чтобы им понравилось… Причем, без права на ошибку. А то они просто сожрут Ка-Эс, закусят губернаторами и выберут новое руководство.
Он обескуражено покачал головой:
— Психология местных жителей — какой-то невразумительный сплав анархистской коммуны с Диким Западом.
— К вольнице быстро привыкаешь.
— О, это — да. Удивительное дело: ученые люди — доктора, магистры — с такой легкостью утрачивают культурные замашки, будто только и ждали случая заменить приличный костюм на ковбойские штаны. Это я чего-то не понимаю, или с цивилизацией что-то не так?
Биофизик пожал плечами:
— В Три мира исходно вербовались люди определенного типа. Отъезд в колонию автоматически означал отказ от прошлого.
— То ж — добровольцы. Сейчас едут, кто придется, и отнюдь не по собственному желанию. А картина в большинстве случаев та же: пожил на планете месяц — куда все девалось.
— Мне кажется, это временно.
— Посмотрим, — с сомнением ответил Вик. — Я, если честно, давно уже не претендую на знание человеческой природы. С тех пор, как Мишка Вихорев начал стрелять по фотографиям, я отказываюсь понимать людей… Страшно, Ри. Страшно представить, что творится у двуногих в подкорке. Сколько там дикости и уайтбольного безумия.
…Парадокс, подумал биофизик. Чем выше культура человека — тем меньше у него гибкости. Собственный взгляд на мир — некая окончательная истина, даже если она плохо согласуется с жизнью… Вик — в некотором роде идеал: уж он-то точно в ковбойство не скатится. И до стрельбы по фотографиям не дойдет… Может, потому и «дотронуться до мяча» не смог. Чем тяжелее нагружена арба, тем труднее ехать на ней в неизвестность.