Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
обнаружила еще одно письмо, прикрытое краем моей одежды. Я прижала к
губам строки, написанные рукою леди Арундел:
«Едва решаюсь я позволить себе поздравить вас, мои достойные друзья, с
тем, что вам удалось укрыться от беспощадного гнева Елизаветы, так как
хорошо знаю, с каким нетерпением вы ждете известий о вашей сестре.
Вызванная в дом леди Пемброк, чья болезнь была так внезапна, что меня не успели
известить о ней, Эллинор вернулась во дворец в тот
и вы покинули его. Заменяя мою сестру, которой в тот день надлежало быть
при королеве, она имела несчастье присутствовать при чтении Елизаветой
объяснительного письма лорда Лейстера. Не зная удержу в своем
негодовании, королева обрушила его на Эллинор, сурово обвиняя ее в предательстве и
пособничестве — в таких выражениях, из которых вашей сестре стало
понятно, в какое опасное положение поставило ее ваше бегство и каким опасностям
подвергаетесь вы оба. От горя, страха и возмущения у нее едва не помутился
рассудок, королева же, утверждая, что ее молчание проистекает из
упрямства, швырнула в нее большой и тяжелой книгой, которую до этого читала.
Удар пришелся в висок, и милая Эллинор потеряла сознание. Другие
фрейлины разрезали на ней шнуровку, и нетерпеливый взгляд королевы
привлекла маленькая ладанка, висевшая на черной ленте, которую Эллинор всегда
носила на шее. Даже по тому поразительному эффекту, который содержимое
ладанки произвело на королеву, никто не мог догадаться, что именно
заключалось в ней. На несколько мгновений кровь отлила от лица Елизаветы, она
лишилась речи, силы покинули ее. Придя в себя, она еще раз перечитала
бумаги, затем старательно разорвала их на мелкие кусочки и, вызвав к себе
Уолсингема и Бэрли, отослала всех присутствующих, кроме леди Летимер.
Из дворца Эллинор была отправлена ночью, но с кем и куда — пока еще
тайна. Однако неустанные усилия любви и дружбы направлены на помощь ей, и
тюрьма ее тотчас перестанет быть тюрьмой, как только откроется ее
местонахождение. Если бы я назвала самого пылкого и заботливого из ее
поклонников, то удивила бы вас, но он лишь тогда станет известен, когда с
заслуженной гордостью доставит ее к вам и потребует своей награды.
Скрытная политика Елизаветы, которой она постоянно придерживается в
отношении лорда Лейстера со времени его бегства, не вызывает полного
доверия у его друзей. Она говорит о нем с неизменным равнодушием и так, словно
он исполняет ее поручение, а между тем все, что произошло между ними,
почти всем понятно, хотя никто не отваживается сказать об этом вслух. Похоже,
что гнев ее обратился на другое лицо. Нет нужды это лицо называть. Увы, как
жестоко отомщены вы оба! Постылые цепи, из которых королева освободила
наконец Марию, обвивают теперь ее сердце. Поверьте, если бы вам доставило
радость видеть, как она дрожит и трепещет, то одного взгляда на нее было бы
довольно. Вынужденная публично заявлять о своем сожалении и подавать
пример глубочайшего траура по случаю деяния, которое только ее волею и
могло совершиться, она имеет несчастье сознавать, что ее злодейски
умерщвленная царственная узница теперь приближена к Небесному Престолу,
омытая слезами даже собственных подданных ее гонительницы. Никогда более
Елизавете не знать покоя, ибо он пребывает лишь в безвинных душах».
Уверенность в том, что Елизавета вызвала отвращение и ужас во всем
мире чудовищным поруганием прав, даваемых королевской кровью,
общественным положением и полом, отчасти утолила мое жгучее негодование. Да,
подумала я со вздохом, Небо нашло наказание, соразмерное ее преступлению.
Совершив на глазах у всех один поступок, противоречащий политике всей ее
жизни, она показала себя такой, как она есть, и мир от нее отшатнулся. Ей
суждено было пережить свою юность, свою добродетель, свою славу, свое
счастье. И хотя голову ее венчает царственная диадема, тщетно будет она искать
нежные и верные объятия, в которые могла бы склониться в усталости.
Яростные страсти, что так часто бывали разрушительны для других, теперь, не
имея для себя жертвы, неизбежно обратятся на сердце, таящее их в себе, и
наконец, завидуя славной кончине, как прежде завидовала блистательному
расцвету Марии Стюарт, она окончит дни свои в страхе перед потомками
Марии. Тщетно будет она с жестоким усердием истреблять их: каждое
преступление будет порождать новый страх, и мученичество королевы Шотландии
будет множить причины ее ужаса, потому что теперь ей известно: Мария
оставила не одно дитя. Ближе к вечеру мне подали записку от моего супруга:
«Сердце, что так долго мучилось, предвидя твою скорбь, желает
разделить ее с тобой. О, моя единственная любовь, не лишай меня доли в твоем
сострадании. Ежеминутно страшась потерять дочь, я позволил судьбе матери
бороться в душе моей с этим горем и не отваживался сообщить тебе о ней до
той поры, пока скрывать ее сделалось невозможно. Я не прошу тебя
утешиться: плачь, моя дорогая Матильда, но плачь в моих объятиях, ибо что же
останется мне в жизни, если ты отвыкнешь любить меня?»