Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
Покойный губернатор обратил большую часть своего проданного имущества в
алмазы, как это обычно делается в странах, где власть не опирается на закон,
и новому губернатору были неведомы ни их количество, ни ценность, так как
Анана, следуя наставлениям своего покровителя, спрятала часть алмазов, а
оставшиеся разделила с его преемником в уплату за содействие. Я уже обрела
достаточно житейской мудрости, чтобы прибегнуть к тому же способу, и,
выполнив все необходимые формальности,
отправляющийся в Англию, сопровождаемая несколькими рабами, которые
предпочли службу у меня неверному благу свободы под властью капризного
произвола.
Ах, сударыня, как непохоже было нынешнее путешествие на то, что уже
описано мною! От загубленного древа, которое я в то время неустанно
орошала слезами, взошел нежный, стройный побег, он зазеленел в тени, он расцвел
на солнце — исполненная светлых и радостных надежд, я возвращала его на
родную почву. Ничья жестокая рука не готовилась коварно сломить его,
никакие тлетворные, губительные ветры не долетали с меловых утесов,
простирающих белые руки в океанский простор, гостеприимно приглашая нас в самое
сердце мира и покоя. О нет! Небольшой, но милый мне круг преданных
друзей встретит одинокую, овдовевшую странницу, словно восставшую из
мертвых, и прольет слезы сострадания над ее печальной повестью.
А моя сестра, моя дорогая Эллинор, — в радостном предвкушении
ликовало мое сердце. — Какой прекрасной и чистосердечной будет наша встреча! С
какой нежностью и великодушием прижмет она к груди это дитя океана, мою
утешительницу, неведомо для себя делившую мои страдания с первых дней
жизни, спутницу ее Матильды на исполненном превратностей жизненном
пути!..
Задержитесь мыслью на этих отрадных надеждах, сударыня, и позвольте
мне дать отдых усталым пальцам и душе.
Часть IV
Я боролась с печальными воспоминаниями, неизгладимо
запечатленными в сердце, когда моему взору вновь открылись берега
Англии, и, прижав к груди дитя своей любви и несчастья, к ней
я обратила все чувства и помыслы. Уже исполненная
взволнованных надежд и желаний, что расцвечивают собой самое
начало жизни и лишь вместе с ней угасают, Мария радостно
тешила себя ожиданием еще неведомых благ и с нетерпением
ждала завершения нашего путешествия.
Я высадилась в Гринвиче, рассчитывая здесь быстрее, чем
где бы то ни было, получить сведения о семействе Сидней, так
как помнила, что люди, державшие в этих местах самую большую гостиницу,
некогда служили у лорда Лейстера. Увы, я забыла, что долго отсутствовала в
здешних краях, что люди эти могли умереть или уехать. Гринвич, который я
некогда видела веселым, блистательным и великолепным, сейчас являл вид
унылого запустения. Прилив в тишине омывал подножие опустевшего
дворца, который, приходя в упадок, как и его былые владельцы, казался
помпезным мавзолеем. Задумавшись об этих недолговечных памятниках людского
величия, пока лодка несла меня к берегу, я начала догадываться, как
непривычно и странно может оказаться то, что ждет меня там. Вскоре меня
окружили незнакомые люди, и только после утомительно долгих расспросов я
выяснила, что добрый мой друг, леди Арундел, по-прежнему живет в своем
доме близ Челси, куда я и направила посыльного с запиской. В своей записке я
просила оказать гостеприимство бедной скиталице-вдове с младенцем,
обязанным, быть может, своим появлением на свет доброте и снисходительности
этой прекрасной женщины. Я писала также, что ни о чем не решаюсь ее
расспрашивать, пока ее присутствие не даст мне на то душевные силы, но не
сомневаюсь, что узнаю от нее не меньше, чем готовлюсь поведать ей. «Если
же, — продолжала я, — как говорит мне радостное предчувствие, моя дорогая
сестра жива, то она, несомненно, как бы ни звалась сейчас, вновь с восторгом
откликнется на это имя и прижмет к груди усталую странницу, столь долго и
тщетно искавшую покоя и приюта своему сердцу. Но известие обо мне и нашу
встречу я целиком оставляю на усмотрение нашего общего друга, полагаясь
на ее осторожность и благоразумие».
Мне не пришлось долго ждать ответа: мой посланец вскоре возвратился с
запиской, бессвязность которой выражала удивление и радость. «Спешите, —
писала великодушная леди Арундел, — спешите в мои объятия, к моему
сердцу, в мой дом — они всегда открыты для вас и ваших близких. Я откладываю
все объяснения до времени, когда увижу вас. Ах, Матильда, какая радость
для меня — увидеть ваше милое лицо, как бы ни изменили его несчастья!»
Как ни радушно было приглашение, душу мою омрачили уныние и
разочарование, которые были вызваны неясностью, окутавшей время моего
отсутствия, а также тем, что она не ответила на мой вопрос о сестре. Однако я
поспешила последовать приглашению. Печальные размышления всецело
завладели бы мною, когда мы проезжали через Лондон, если бы моя маленькая