Убить, чтобы воскреснуть
Шрифт:
Он не метался мыслями: да как же это могло случиться, да каким образом? Как бы оно ни случилось, судя по слаженности действий и вооружению захватчиков, все было обдумано заранее. И очень тщательно. И можно не сомневаться: присутствовала устойчивая связь с волей.
Он нахмурился, ловя обрывок какой-то догадки, родившейся как ответ на вопрос: почему те двое урок выскочили из его кабинета вооруженными?..
— Ладно, короче, — взмахнул пистолетом Стольник. — Детали после. Не крути так громко колесиками, лепило, девчонка потом все тебе расскажет, как машинки с пушками сюда доставили. Христос воскрес! — хихикнул он, поворачиваясь к Вахе. — Или Аллах акбар? Воистину акбар!
Девушка резко вздрогнула под рукой Германа. Он покосился — и встретил полный ужаса и изумления взгляд.
— Я ничего не понимаю, — сказала тихо. — Он что, хочет сказать — мы привезли сюда оружие? Чепуха какая.
— Так это ты… со своими куличами! — захлебнулась криком Регина Теофиловна.
Ваша повел стволом — она умолкла, будто подавилась.
Девушка закрыла лицо руками.
— Не переживай, — отечески сказал Стольник. — Это мужские игры. Вас не обыскивали, конечно? И коробки не проверили? Ну да, кому это на хрен надо среди ночи да когда такой батончик своими сиськами груз прикрывает.
— Это… шофер? — с запинкой спросила девушка.
— Да уж не этот ваш… смиренный инокпланетянинпод рясой приволок! — хохотнул Стольник. — А лихо все проделано, да? Разлила-ась Волга широко!.. — дурашливо заорал он вдруг и резко оборвал песню: — Ладно, кончили базар. Вы, двое, быстро решили: куда — к стенке или с нами?
— С вами, — выпалил Антон, дергая Макса за руку, — конечно!
— Лады. Тогда наденьте штаны, а то стоите, как два грызуна-детсадника. Да и сам оденусь, холодрыга.
Он вернулся в палату.
— Пошли, — взмахнул оружием Ваха. — Все сюда!
Бирюк отталкивал заложников от стенки, гнал в процедурную.
Герман оглянулся:
— Афганец, погоди. Что с Севастьяновым?
Тот молча передернул плечами:
— Да брось ты, доктор. Кому надо умереть — тот умер.
— Убили его? Да вы совсем, что ли?.. Сами себя гробите!
Не обращая внимания на Бирюка, Герман нагнулся, нажал пальцами пониже левого уха охранника и не сдержал облегченного вздоха, ощутив слабое биение пульса: — Он жив!
Ваха, оскалясь, шагнул к нему, но Бирюк качнул головой:
— Не надо, еще успеем. Чем больше живых, тем лучше — он прав. Если бы этот поганый вертухай сдох, они бы там совсем озверели.
«Значит, не он стрелял в Севастьянова, — догадался Герман. — Конечно, сам Ваха!»
Он перевернул Севастьянова и потащил по полу в процедурную.
— Во, вытирай пол, давай, а то тут такая грязища! — пробурчал Ваха, но не сделал попытки помешать Герману.
Севастьянов был тяжел, как каменный. Герман оглянулся, но Агапов, поддерживая повисшую на нем Регину Теофиловну, уже вышел в процедурную.
Тут чье-то плечо коснулось плеча Германа. Та девушка из фонда.
— Я не виновата, — пробормотала она, вцепляясь в плечо раненого и пытаясь тянуть. — Я не знала! Я думала, у нас двигатель заглох… и трактор нас тоже не сразу вытащил, это все выглядело так естественно!
— Осторожнее, — сказал Герман, — не так рьяно. Я еще не понял, куда он ранен, так что постарайтесь ему не повредить. Лучше поддерживайте ноги, а я возьму за плечи.
Севастьянов оказался так тяжел, что когда его дотащили до процедурной, у Германа сердце ходуном ходило, а девушка была бледная, прямо-таки белая, и дышала надсадно. Поднять и положить раненого на узенький топчан им оказалось не под силу.
Сопровождавший их Бирюк сноровисто обшарил шкафчики, вывалил на пол горстями небогатый запас таблеток и беспощадно раздавил их каблуками. Швырнул Герману бинт, охапку ваты, а несколько бутылочек со спиртом и йодом хладнокровно грохнул в раковине.
Герман поморщился от резкого запаха и от вдребезги разбитых надежд. В одном из этих бутыльков было то, что он сегодня видел во сне, и, чего греха таить, мелькнула полубезумная надежда… но спирт с клофелином, булькая, скрылся в стоке.
— Черт бы тебя подрал! — со злым отчаянием сказал Герман. — А рану я чем промою?
Бирюк молча вышел.
Агапов метнулся к окну, но оно мало что было забрано решеткой — почти вплотную примыкало к бетонной стене.
— Сколько раз хотел перенести процедурную в другую комнату, посветлее, — вздохнул Герман. — Сейчас бы штурмовали окошко… Хотя вряд ли нам позволили бы. Регина Теофиловна, поможете перевязать? Вы как?
Она слабо качнула головой: видимо, никак. Герман вгляделся в ее землистое лицо, рыхло обвисшее на топчане тело.
— Ну, вы все-таки держитесь, — сказал как мог мягко, хотя раздражение вспыхнуло в душе. — Единственное достоинство, которое от нас сейчас требуется, это терпение.
Регина, чудилось, не услышала ни слова.
— Я помогу, — шепнул кто-то рядом, и серые глаза глянули на него сверху. — Надо руки помыть, да?
— Потом, — качнул головой Герман. — Сначала одежду разрежем.
Севастьянов был ранен в правое плечо и дважды в руку — локоть и кисть перебиты пулями. Девушка, стоя на коленях и сосредоточенно сведя брови, резала ножницами окровавленную одежду. Герман исподтишка на нее поглядывал не то чтобы из какого-то особого интереса, скорее из опасения — не грохнулась бы в обморок. Уж очень она была бледная. Но ничего, держалась хорошо, только иногда тихонько всхлипывала без слез: то ли от жалости к Севастьянову, то ли от собственных переживаний.
За дверью громко разговаривали, гоготали. Визгливо пробивался голос Антона:
— А мы спали! А мы ничего и не подозревали! Мы с Максом спали, и…
— Спали с Максом? — глумливо перебил Стольник. — И кто из вас дятел-долбило, а кто дупло подставлял?
Заржали хором, Антон громче всех. И вдруг стихло, словно по сигналу.
— Я хочу говорить с вашим главарем! — слабо донеслось с улицы, и Герман вскинул голову, узнав голос начальника колонии. Молодец, Китаев, быстро примчался.