Убить, чтобы воскреснуть
Шрифт:
— Вы по профессии кто? — спросил он, приподнимая Севастьянова, чтобы ей было удобнее пропустить бинт под плечом. Кстати, почему так получилось, что бинтует она, а Герман вроде как ассистирует?
Она покосилась смущенно:
— Ну… я же в этом фонде работаю.
— А в больнице никогда не приходилось?
Вот чего никогда не приходилось ему, так это видеть, чтобы люди так краснели. На ней просто живого места не осталось в какое-то мгновение ока! Но тут же пожар погас, девушка стала просто очень румяной.
— Вообще-то я филолог, русский язык и литература, но в больнице и правда приходилось работать, — открыто взглянула на Германа. — Вы меня не помните?
Глаза у нее были серые, с туманной, зыбкой прозеленью в глубине.
Герман растерянно моргнул. Нет, он совершенно точно не встречал ее прежде. Такое лицо не забудешь. Хотя… чем дольше он на нее смотрит, тем отчетливее кажется, что и впрямь видел где-то.
— Мы… знакомы? — спросил осторожно. Училась на медфаке несколькими курсами младше? Или по Болдино помнит? Или просто по городу? Что же это с памятью, а?
— Н-нет, — с запинкой ответила девушка. — Пожалуй, нет.
— Меня зовут Герман Налетов.
— Я знаю, да. А меня — Альбина Богуславская.
Их пальцы столкнулись на узелке, которым Альбина закрепила повязку раненого. Девушка отдернула руку, отвернулась…
Новые новости: ей известно, как его зовут. Но Герман о ней уж точно впервые слышит, на имена-то у него отличная память!
Альбина вдруг вскинула глаза, и на ее лице появилось выражение ужаса.
Герман стремительно обернулся, вскочив, и столкнулся взглядом со Стольником.
— Ого, какой ниндзя, — хмыкнул тот и перевел глаза на раненого. — Очухался мент? Ну, лады. Эй, Удав, а ну, ползи сюда! — крикнул он кому-то в коридор, и на пороге с ним рядом возник низкорослый человек: волосатый, с узким ртом, губастый и длиннорукий. При этом у него были необычайно красивые глаза. При желании его вполне можно было бы назвать волооким, глаза были и впрямь коровьи — большие, карие, влажные. И все-таки в его внешности было что-то отвратительное, как, впрочем, и в этой кличке — Удав. Любимым оружием Назария Мольченко была удавка, которой он владел виртуозно. Накидывал на шею неосторожному таксисту или частнику — и грабил их под страхом смерти.
Совершенно случайно Герман знал историю ареста Удава. Приключилось это в России — потому он и отбывал наказание не на просторах «ридной нэньки» Украины, а на Нижегородчине.
По приказанию Стольника удав «вполз» в процедурную и, так сказать, свернулся клубком (или что там делают удавы?) на пороге.
— Видишь мента? — спросил Стольник, тыча носком башмака в Севастьянова.
— Бачу, а вже ж, — кивнул Удав.
— Бери его и волоки в какую-нибудь палату. Н-но, тихо! — вскричал Стольник, подавляя слитный порыв Германа и Альбины загородить Севастьянова и алчное движение пальцев Удава к его горлу. — Ни-ни, ты даже думать об этом не моги! Он мне живой нужен. Пусть там полежит под охраной — для страховки. Чтобы доктор знал: его пациент при нас. И стоит рыпнуться — Удав тут же… понимаешь, нет, лепило?
Герман стоял с каменным лицом, хотя это далось ему нелегко. Да… Это же надо: чуть не месяц провел, можно сказать, бок о бок со Стольником и не разглядел матерого волка в обличье старого добродушного пса якобы со сточенными клыками. Но каков остер у Стольника глаз! Да уж, он-то видит Германа до донышка!
— Может, поверишь, если дам слово, что буду соблюдать нейтралитет, скажем так? — спросил Герман, мимоходом удивившись, как легко слетело с его губ пренебрежительное обращение на ты.
Стольник прижмурился в улыбке: он это сразу заметил, мимо него ничего не проходило!
— Ох, лепило, до чего же, до чего хочется мне поверить! Увы, не могу. Береженого бог бережет! Так что ступай, Удав, но гляди, грабли не распускай. Вертухай этот — наша надежда и опора, просек?
— А вже ж! — снова буркнул Удав и выполз за дверь.
Стольник еще немного покачался с пятки на носок, скользя взглядом от Германа к Альбине и вышел.
Альбина резко, коротко выдохнула: свой страх перед Стольником, понял Герман. С болью взглянула на него:
— Может, мне надо было тоже пойти… ну, туда, где раненый? Я бы, наверное, могла чем-то помочь?
— Оставайтесь здесь, — буркнул Герман. — Еще не хватало!
Он ощутил мгновенный приступ ярости, смешанной с отчаянием, при мысли, что Альбина оказалась бы там, за дверью, — одна, среди этих… без всякой защиты.
«Еще и за нее волноваться!» — подумал почти грубо, убеждая себя, что дело только в этом, он освобождает себя от лишних волнений, только и всего. Нет, ну правда — и так хватает!
Герман и Альбина разом подошли к раковине.
— Надо же — вода теплая, — удивилась Альбина, намыливая руки.
— Здесь котельная во дворе.
— Нет, я просто подумала… мне как-то кажется, что сейчас все должно…
Она не договорила, но Герман понял. У него и у самого было такое чувство, что после случившегося жизнь просто не может идти так, как шла раньше. Все вроде бы должно надвое переломиться, а ведь нет!
Альбина взяла полотенце, а Герман подставил руки под струю. Красноватая вода уходила в сток. Пожал плечами: сейчас этот цвет его ничуть не волновал.
Оглядевшись, они сели на лавочку в углу процедурной. Там было тесновато, но обоим почему-то не хотелось садиться рядом с непрестанно, теперь как бы сонно всхлипывающей Региной Теофиловной и обмякшим Агаповым.
Герман глянул на часы. Ого, а ведь скоро истечет первый час!
— Вы верите, что удастся за это время раздобыть вертолет? — шепнула Альбина, словно подслушав его мысли.
— Поживем — увидим… — пробормотал он не без угрюмости: стало вдруг невыносимо стыдно просто так сидеть, ждать решения своей участи… тупо зависеть от этого дерьма! Кое-что крутилось в голове, конечно: главным образом вспомнилось, что оружие всякого врача, кроме лекарств и инструментов, еще и слово… Но сначала ему хотелось хоть немножко утешить или хотя бы отвлечь эту встревоженную девушку.