Убить, чтобы воскреснуть
Шрифт:
Герман резко отвернулся, пытаясь защититься от взглядов. Но, похоже, опоздал…
Да, можно было не сомневаться: ошеломленный этой нечеловеческой догадливостью Стольника, он сам себя выдал.
— Так вот, урки, слушайте меня: я этого умельца замазать хочу. И все, базар окончен! Мое слово. А если он сейчас опять из себя целку строить будет, то расстегивайте штаны, вынимайте свайки!
Герман рванулся вперед — и вдруг что-то обвилось вокруг него, прильнуло мягко. Опустил налившиеся кровью глаза — и встретился взглядом с Альбиной.
Она смотрела так… — Пожалуйста, — прошептала, чуть шевеля губами. — Сделай это… чего они хотят.
— Бачь! — восторженно взвизгнул Удав. — Дивчинка сама хоче!
— Если есть проблемы, — негромко сказал Стольник, — можно попробовать ав-ав. Очень возбуждает. Или еще говорят, есть какой-то лягушачий минет. Никогда не испытывал, а как охота-а…
Он стоял совсем близко, и Герман ощущал волны мелкой, похотливой дрожи, сотрясавшей это жилистое тело.
Альбина спрятала лицо на груди Германа. Теплое дыхание пробивалось сквозь его одежду. Он ощущал шевеление губ и знал, что она по-прежнему шепчет:
— Пожалуйста… пожалуйста…
До какого же отчаяния надо дойти, чтобы просить его об этом!
Глуша в горле стон, Герман уткнулся в ее мягкие, растрепавшиеся волосы.
«Господи… — сердце колотилось, как сумасшедшее, кровь болью отдавалась в висках, — господи, помоги мне… помоги!»
— Давай, ну! — подзуживал Стольник. — Не тяни резину. И ты тоже не стой, как деревяшка, зажигай мужчину!
Герман ощутил, как руки Альбины скользнули ему под пуловер, медленно потянули вверх. И вдруг она громко, отчаянно вскрикнула, ударилась головой в грудь Германа, зашлась слезами, неразборчивыми криками…
— Ладно, хватит!
Чья-то рука резко оторвала Альбину от Германа.
Девушка забилась, закричала. Герман метнулся вперед, опять схватил ее, прижал, пробормотал, глядя куда-то, но ничего не видя:
— Хорошо, я сделаю это, только не трогайте ее!
— Ничего ты не сделаешь, понял?
У Германа чуть посветлело в глазах, и он увидел Бирюка, который стоял рядом, отстраняя Стольника:
— Хватит! Хватит, я сказал! Мы сюда зачем пришли? Чтобы взять свободу! Ты говорил, может, придется положить пару-тройку вертухаев, но ты не говорил, что придется девчонок насиловать. А это без меня, понял? Меня при этом не будет. И тебе не позволю!
Он толкнул Стольника к стене.
— Ты знаешь, почему я здесь? Мою сестру разложили на столе, в кафе, где она работала… пятеро таких же подонков, как ты!
Он выбросил вперед указательный палец.
— Как ты! Как ты! — ткнул в Ваху, в Удава.
— И как ты, надо полагать? — спросил Стольник, вскидывая пистолет и выстрелом отбрасывая Бирюка от себя. — Растыкался тут! А ведь я с тобою вместе свиней не пас. Да…
Герман перехватил Бирюка, опустил на пол. Тот шарил по груди руками, а взгляд его не отрывался от Альбины:
— Таня…Таня, ты пришла. Закроешь мне глаза. Это не страшно, мне не больно, ты не плачь! Умирать… ничего…
Он забил по полу ногами… затих.
— Еще один, — мрачно подытожил Ваха. — Помнишь, что я тебе сказал, а, Стольник? Теперь нас уже пятеро. Может, пора и…
— Зеки! — криком перебил его вбежавший в палату заключенный, стороживший входную дверь. — Вы что, оглохли? Вертушка гудит!
Все разом вскинули головы к потолку и разом услышали грохот винта, разбивающего небо вдребезги.
— Готовьсь! — крикнул Стольник, перекрывая нарастающий грохот и одновременно подбирая выпавший из руки пистолет. — Э, лепила, куда пялишься? Не про тебя игрушка! Ладно, пока оставим наши разговоры. Нас пятеро — заложников шестеро. Разбирайте по одному. Доктор со мной, девку возьмет Ваха. Смотри, лепило, две жизни на одной своей тянешь! Чуть что, я тебя положу, а Ваха — ее. Удав! Ты держи вертухая. Толстый бабец пусть бежит с Бензолем, а Кныш возьмет двух сявок. Как только застучат по окнам, открываем двери — и вперед.
— А чучела с вышек нас не грохнут? — мрачно поинтересовался Ваха. — Небось Китаев там уже снайперов понаставил, как этот и предупреждал, — кивнул он на Германа.
— Ну вот, теперь, видишь, и ты его слушать стал? — хохотнул Стольник. — А ты не слушай, не надо. Ничего, прорвемся! Если вертушка села на плац, тут бежать всего ничего. Винт режет воздух, собьет им прицел. Да и вы сами бегите порезвей, позатейливей, этими шалявыми прикрывайтесь, они понадежнее кевларовых жилетов будут.
По прутьям оконной решетки снаружи трижды грохнули чем-то тяжелым.
— Сигнал! — обрадовался Стольник, клещом впиваясь в руку Германа. — Не дергайся, очень тебя прошу, не дергайся! Ваха, смотри, если что…
— Понял, не русский дурак! — огрызнулся Ваха, крепко прижавший к себе Альбину.
— Внимание! — надсаживался Стольник. — Первым идет Ваха, проверяет вертушку, дает нам отмашку. Если все в порядке — за ним Удав, потом я, потом Кныш с малолетками, замыкает Бензоль с вертухаем под мышкой. Все поняли? Тогда пошли!
Дверь распахнулась. Ваха бросился вперед короткими, неровными перебежками, чуть не волоча на себе Альбину. Ветер, поднятый винтом, сбивал с ног. По уговору, пилоты не должны были глушить мотор, чтобы вертолет в любую минуту мог взлететь. Ваха с Альбиной взбежали по трапику, скрылись внутри.
Время тянулось невыносимо. Наконец пара снова выросла в проеме люка: впереди Альбина, за ее спиной — еле различимый Ваха. Чеченец трижды сделал отмашку.
— Пошли! — крикнул Стольник Удаву, и тот поволок вперед Регину Теофиловну.