Убить и умереть
Шрифт:
С театром он расплатился. Но на Никитина обиделся смертельно. И даже не столько за то, что тот наказал его материально, сколько за тесное общение с Коробовым, которого совершенно справедливо считал гораздо тупее себя и вообще к которому испытывал постоянное раздражение, а последние дни – даже откровенную ненависть.
Генерал не хотел его замечать и тем самым формировал у Генки Герасимова все более стойкое убеждение, что настала пора действовать более активно, иначе так не долго и совсем из управления вылететь. Прощайте тогда мечты о большой и
Никитин же вовсе не собирался совсем избавляться от своего заместителя-аналитика. он даже и не винил его в провале последней операции. Никитин сам разрешил ее проведение, сам завизировал план, представленный Герасимовым и даже сам наблюдал за ее проведением... Сам и виноват! А Генка... Ну. что ж? Сыроват, конечно! Надо бы еще его понатаскать. Но это не уйдет.
Пусть пока понервничает! Никитин наказывал Герасимова исключительно в педагогических целях...
А сам постоянно обдумывал ситуацию, сложившуюся с Иваном Марьевым. Конечно, того нужно было обезвредить, и чем быстрее, тем лучше. Иван слишком много уже натворил в Москве и больше ему позволять свободно по ней гулять – нельзя. Это было ясно, неясным оставалось – как это сделать реально, не впадая в оторванное от жизни прожектерство, чем часто страдал Герасимов.
Генерал понимал, что больше всего сейчас Ивана Марьева интересует он, никитин. Он помнил разговор с Иваном в машине, когда они поклялись, что убьют друг друга, как только Крестный будет убит. Крестного Иван убрал уже давно. Иван не такой человек, чтобы забывать свои клятвы. Да и сам Никитин зря слов на ветер не бросал. Его останавливала лишь надежда на то, что Ивана удастся уговорить перейти на службу в ФСБ. Никитин просто мечтал о таком преемнике и серьезно вынашивал эту мысль, хотя однажды от подобного предложения Иван уже отказался.
«Иван должен связаться со мной! – думал Никитин. – Ведь до меня так же трудно добраться, как – арестовать или убить его! Он будет искать путь ко мне. Мне нудно появить выдержку и не пороть горячку. Единственное, что нужно сделать обязательно – побеседовать с ребятами из „Белой стрелы“, объяснить им – кто такой этот Иван Марьев, почему его стоит опасаться, какими стилями единоборств владеет в совершенстве, с какой легендарной точностью стреляет, причем – из любого типа.»
«Ребята из „Стрелы“ должны меня помнить, – думал Никитин. – Ведь не зря же я столько лет сам руководил этим отрядом и весьма удачно руководил. Именно при мне „Белая стрела“ стала реальной силой, а не фикцией, существующей лишь на бумаге.
И Никитин беседовал и беседовал с Коробовым, в надежде, что тот хоть немножко сдвинется в сторону большей самостоятельности и изобретательности в действиях.
Герасимов решил идти ва-банк.
«Нечего ждать милостей от природы, взять их – наша задача!» – вспомнил он полузабытую фразу из своего школьного детства. Правда, чьи это слова и по какому поводу сказаны, ему припомнить не удалось, но содержащийся в них призыв к активным действиям ему чрезвычайно понравился. он мерил шагами
«Взять их – вот наша задача! Вот именно! взять и не ждать, когда они свалятся на твою голову сами. Это правильно! Под лежачий камень вода не течет – только собаки мочатся... Хватит сидеть у Никитина за спиной. Он еще лет двадцать протянуть может... А я? Я буду ждать эти двадцать лет, когда он освободит для меня свое место? Да за это время молодые подрастут, шустрые и наглые. Ототрут меня, и я в итоге окажусь ни с чем. Нет! Нельзя ждать милостей от природы! Взять из самим – вот наша задача! Очень верно сказано! Пора!..»
План, который Герасимов вынашивал в отношении генерала Никитина и обдумывал его долгими ночами в своем служебном кабинете на Лубянке, был, собственно, давно готов. Доверять его бумаге Герасимов, конечно, не стал, да и не было в этом никакой необходимости. План был изящен и лаконичен. Он представлял собой всего лишь маленькое дополнение в плану по захвату Ивана Марьева, разработанного отделом, которым руководил Герасимов. Маленький штрих мастера, легкое прикосновение кистью, от которого вся картина приобретала совершенно другое содержание.
Однако Никитин упорно не хотел его принимать. Герасимов звонил генералу, то не брал трубку. Генка пытался проникнуть в его кабинет без приглашения, как-нибудь обманув секретаршу Верочку, но та прижимала свой пухлый зад к двери кабинета и не отходила от нее, пока Герасимов был рядом, видно, получила специальное указание Никитина насчет Герасимова – не пускать!
«Какого же черта тогда он меня не выгоняет? – нервничал Герасимов и со дня на день ждал приказа о своем переводе куда-нибудь на Курилы. В соответствии с поговоркой: „Из сердца вон – с глаз долой!“
Но дождался он лишь того, что Никитин пригласил его на совещание, на которое собрал всех начальников служб управления. Герасимов вошел с замирающим сердцем ожидая всего, что только могло выдать его богатое воображение – вплоть до расстрела...
«Фу, черт, какая ерунда в голову лезет! – подумал он переступая порог генеральского кабинета.
Никитин, казалось, не обращал на него особого внимания. Когда Генка вошел, Никитин скользнул по нему взглядом и вновь углубился в какие-то документы, разложенные перед ним на столе.
За тридцать секунд до назначенного генералом времени все приглашенные собрались и уставились на своего начальника.
Все знали о том, что настроение Никитина последние дни оставляет желать лучшего и готовы были к любой манере ведения совещания. Даже к мордобитию. Бывало с Никитиным и такое. Врезал однажды начальнику «матросской тишины», когда узнал, что тот завел самостоятельные отношения с авторитетами и потихоньку от Никитина берет с них неплохие деньги, сам изредка устраивая их побеги... Хорошо, между прочим врезал, челюсть тому сломал и себе – средний палец на правой руке. С гипсом потом и черной подвязкой для руки недели две ходил...