Убить ворона

Незнанский Фридрих Евсеевич

– Не-е. Я мистику не уважаю. Оно все понятно – либо убийца на машине приехал и уехал, либо в лес сбежал.

– Если на машине, значит, его вся деревня должна была видеть.

– Не-е. Они не скажут.

– А если в лес… Значит, тайгу назубок знает. Ты где, Антон?

Турецкий растерянно оглянулся. Опер как сквозь землю провалился. Видать, вправду считается, что иметь дело с местной экзотикой – будь она хоть африканская, хоть сибирская – дело неблагодарное.

– Тут я. – Опер, несмотря на свой массивный торс, по-кошачьи повис

на поваленной березе. – Я находку сделал.

В руках у Антона заблестело что-то металлическое.

«Нож!» – пронеслось в голове у Турецкого.

– Ключи какие-то. На дереве заметил.

– Зрение у тебя острое, что ни говори. Молодец, дружище.

– Я с батей на охоте со ста метров в глаз белке попадал.

Два ключа сиротливо прозвенели, когда Турецкий ловко поймал их на перчатку.

– Не зря мы, Антон, с тобой приехали. Ребята, видно, не слишком постарались, раз мимо такой улики прошли.

– Ключи тут на ветке висели, их запросто можно было не заметить.

– В нашем деле принято все замечать. Давай, опер, быстренько смотаемся на зимовье этого неуловимого Бурчуладзе. У меня еще дела в Новогорске – теперь нужно искать «квартиру, где деньги лежат», – хозяина ключей.

Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. До предполагаемой стоянки Бурчуладзе «важняк» с опером добирались, выдержав настоящую битву с сугробами, минут сорок. Маленького домика почти не видно было за тесовым забором. Издалека казалось, что приближаются они к крепости, какие когда-то строил Ермак, защищаясь от нападения татар.

– Видать, нашему герою было от кого прятаться. Ишь, какой забор отгрохал, – Турецкий перешел на шепот. В морозной тишине каждый звук стрекотал, как грохот пулемета.

– Не-е. Тут гостей непрошеных из леса много шатается – медведи, волки, рыси,– а дерево дармовое – вот и стараются на всякий случай оборониться.

Кое– как нашли ворота, они сливались в свежевытесанном заборе в сплошную стену. Турецкий легонько надавил телом на бревна, но дверь держалась намертво. Вдвоем они пытались ногами распахнуть ворота, но и это оказалось бесполезным.

– Вот эта задача! – Турецкий от злости саданул локтем по забору и заорал от боли. – Черт! Теперь к синяку над глазом прибавится шишка на локте. Славная боевая операция.

Выход оставался один. Антон влез на плечи Турецкого, подтянулся и зацепился руками за колья, вскарабкался, сложившись вдвое, и, как канатоходец, стараясь держать равновесие, поставил ноги на острые верхушки забора.

– Давай, дружище, осторожней! И быстро! – Турецкого затрясло. Не дай бог, этого молоденького «теленка» подставить под пули.

Глухой звук падающего тела обозначил, что опер приземлился-таки. Они бежали параллельно – Антон и Турецкий – по разные стороны забора. У ворот Александр Борисович на всякий случай вынул пистолет, прильнув к забору, пытаясь услышать, что происходит там, по другую сторону.

– Примерзла, – просипел в щель глухой голос. – Сейчас.

Вдвоем они расшатали обледеневшее дерево, и кусок льда, намертво сковавший две створки ворот, наконец с шумом отвалился. Тишина наступила мертвая.

– Идем, – Турецкий держал руку на курке.

Жилище Бурчуладзе поразило гостей стойким запахом крепкого табака, который не выветривался, несмотря на пронизывающую стынь. Вода в предбаннике в жестяном бачке замерзла. Идеальный порядок, хотя и не блистающий чистотой, говорил, что хозяин покинул дом неспешно и продуманно. У русской печки прислонился ухват, на полу аккуратно были сложены несколько березовых полешков. На железной кровати лежал матрас и цветастое лоскутное одеяло. Даже половичок свидетельствовал об основательности покинувшего свое жилище. Установить время ухода хозяина оказалось невозможным.

– За ночь дом так не выстыл бы, – Антон чувствовал себя уже экспертом по сыску в Сибири. – Он раньше смылся.

– Зачем? Зачем ему смываться? Он что, экстрасенс? Увидел через колечко в стаканчике – к нему собрался Сабашов – и деру! – Турецкий сунул чашку в бачок, желая попить, она звонко ударилась о лед. – Значит, Сабашов здесь не был?

– Не-е. Ворота же примерзли. Не одного дня работа Деда Мороза.

Через эти слова опера Турецкий явственно услышал какой-то мягкий, осторожный шорох, который исходил сверху – с крыши или чердака.

– Тихо!

Минуту они сидели прислушиваясь, вытянув шеи. Ничего не повторилось. Но как только опер поднялся со скамьи, что-то снова прошуршало над потолком. Турецкий выскочил в сени и увидел дверь, которая поначалу не бросалась в глаза, заставленная какими-то досками, лопатами и сверху прикрытая почему-то люлькой. В отличие от ворот эта дверь поддалась без разговоров. Черный чулан с земляным полом напоминал свежевырытую могилу. Осторожно переступив через ведро с известью, Турецкий в свете маленького оконца разглядел лестницу, ведущую на чердак. Он поднимался по ней на цыпочках, весь готовый к прыжку, явственно ощущая, что там, под крышей, колышется живое существо. Ногой, рывком, он саданул дверь, отделявшую его от невидимого врага, и в одно мгновение нечто серое, бесформенное ударило в грудь Турецкому.

Из образовавшегося отверстия тучей хлынули голуби. Они своим жалобным гурканьем наполнили стреху темной комнаты, метались между ступенями лестницы, стрелой проносились мимо оторопевшего опера.

– Что на это скажешь, знаток аборигенов? – пошутил Турецкий.

Они осмотрели дом еще несколько раз, перекопав все возможные тайники и загашники. Оружия и патронов на зимовке Бурчуладзе не было, подозрительных писем, записок, предметов, рации – тоже. Лишь в углу чердака, под кучей птичьего помета, Турецкий размел ногой обрывок фотографии, который он смог бы идентифицировать из тысячи. Это был тот самый снимок, который демонстрировала ему Савельева.