Убить Зверстра
Шрифт:
— Эй, — прикрикнула я на него. — Не вздумай тут растянуться в припадке. Ишь, понравилось. Ты чего пальчиками-то заиграл, ножками задрыгал? Может тебе ножичек для верности вынести?
Он, кажется, не обратил внимания на мои слова, все хватал книги и никак не мог отойти от желания просмотреть их и от замешательства, что не мог понять, сколько тут разных книг, а сколько одинаковых экземпляров.
— Тут все разные? — спросил он, наконец. — Или есть, вот я вижу, одинаковые.
— А зачем тебе все? — нагло ухмыльнулась я. — Ты же у нас специалист по мальчикам, так и бери вот про этого известного педофила-истязателя. А эту рухлядь, — я подошла ближе и начала отодвигать в сторону книги про Чикатило, Оноприненко и других, что убивали либо женщин, либо украинцев по политическим мотивам, — оставь. Тут как раз про то пишут, как совершать двойные и тройные убийства. Ты же только-только начал осваивать этот жанр. Вот тебе и не помешает подучиться. Правильно?
Я в упор смотрела на него, не отрываясь, давая понять, что я все знаю. Я не оставляла ему сомнений, что он не найдет убедительные слова в свое оправдание.
— Ну, чего уставился, Гришуня? — наступала я. — Конечная остановка, поезд дальше не идет.
Он растеряно молчал, не выпуская из рук книги, которые успел отобрать. И тут вышла вперед наша тихоня Марина Ивановна.
— Понимаете, Григорий Иванович, — начала она, забыв, что выступает не на заседании исполкома, — вы своей противоправной деятельностью по убийствам мальчиков поставили нас в сложное положение. Я получила задание сделать выборку ваших закупок у нас скотча по количеству и датам. И я вот выбрала, — показала она на какие-то листки, которые держала в руке. — Я, конечно, не знаю, когда совершались ваши преступления, но в прокуратуре обязательно сопоставят эти данные. Это их обязанность.
Нет, ну просила же без обвинений, только туманные намеки. Что теперь делать, если он пожалуется на то, что мы его оболгали? Надежда была лишь на то, что дурак не выдаст, свинья не съест.
— Что вы тут несете? — тихо шипя, произнес наш подопечный. — Вы что, разыгрываете меня?
— Отнюдь, — вдруг осмелела и Вера Васильевна. — Как раз в это самое время наша Дарья Петровна дает показания в прокуратуре про то, о чем говорила Марина Ивановна. Она обязана ответить на вопрос, почему в продолжение стольких месяцев, как совершаются преступления маниакального характера с использованием скотча, она скрывала, что у нас появился оптовый покупатель на этот товар. Ее обвиняют в сокрытии улик, фактически в сговоре с вами. Вы были в сговоре с Ясеневой по поводу истязания и убийства мальчиков, признавайтесь? — подступила она к нему.
— Какая Ясенева, что за убийства? — лепетал Гришуня. — Да вы тут все подурели!
Теперь он положил на прилавок книги и занялся собой. Его приятное возбуждение сменилось паникой, покрывшей лицо потом страха и отчаяния. Он торопливо подбирал слюну, вытирал пот и обмахивался грязной скомканной тряпкой, в которую превратился носовик.
— Я вижу, вы сговорились против меня. Мне нельзя волноваться, ваши шутки жестоки…
Но он не уходил, и это было самое главное. А я бы и не дала ему уйти. Я стояла как раз на выходе и, видя его жалкую растерянность, была уверенна, что он меня и пальцем не тронет, если я пихону его боком, заставляя оставаться в зале. Мачо?! Да он был полностью обезоружен, ему нечего было сказать. Он понимал, что любое действие его выдаст больше, чем эти жалкие лепетания.
— Вот у нас есть остатки скотча из той партии, что месяца два назад ты тут брал, — сказала Настя, показывая на прилавок, где были разложены канцтовары. — Три рулона забрали на экспертизу. Я думаю, это связано с убийством мальчишек Сухаревых. И не сомневаюсь, что покажет экспертиза. Не в твою пользу, упырь! — она вышла из-за прилавка и сунула в морду сникшему Грише пыльную тряпку. — Мы тебя просто решили предупредить. Из-за тебя, сволочь, нас тут трясут и не дают спокойно работать, а Ясенева может вообще попасть под подозрение.
И в это время из-за двери появился дядя Рубен.
— Что, я не пойму, тут происходит? — важно сказал он. — Вы какое имеете законное право, гражданочки, предупреждать подозреваемого? Согласно статьи…
— А какой он подозреваемый? — ухмыльнулась я. — Берите выше. Он, дядя Рубен, обвиняемый! Вот бабушка мне обещала, что на днях передумает молчать. Менты, ой простите, — оглянулась я на дядю Рубена, — организуют ей очную ставку с этим зверюгой, — я резким жестом показала на Гришу. — И все, гасите свечи! Как говорится, карета проехала мимо, оставив Гришуню решать, что ему дальше делать. Гриша, ты способен сам о себе позаботиться или тебе помочь удавиться? — наклонилась я к нему.
— Я сам, сам… — он сделал шаг в сторону двери, и теперь я не стала ему мешать. Он остановился, обвел нас затуманенным взглядом: — Я все сам.
И с этими словами вышел.
***
Все, окончен бал, расходитесь по домам. Со Зверстром было покончено. Об этом нам уже на следующее утро сообщил дядя Рубен. Живописать не буду, простите. Я и так тут наворочала такого, что слабонервным мало не покажется. А мама, прочитав эту книгу, боюсь, возьмется за старые ссохшиеся розги. На всякий случай при всех прошу тебя, мамочка, не ругайся. Я ведь ничего не выдумала, просто действовала по принципу: не приукрасишь — не поверят.
Эпилог
Ну вот мы и добрались до завершения этой печально-поучительной истории. А вы, сознайтесь, не очень в это верили. И если вы по-прежнему не против покалякать со мной, то я быстренько подберу хвосты и перечислю события, разыгравшиеся после (или параллельно, вы поймете, почему я делаю эту осторожную оговорку) того, как в основном сюжете была поставлена точка.
Оно ведь, знаете, не всегда так случается, чтобы точка оказалась на самом деле концом чего бы то ни было. Ибо в мире вещей (или времени?) существует такая штука, как диалектика. Что это такое? Если говорить приблизительно, в популярной форме и используя общедоступные образы (что есть наглядное представление теорий), то диалектика — это цепь петелек и крючочков, хитроумно соединенных между собой: каждая петелька с множеством крючочков и наоборот. Почему именно «с множеством», я объясню в следующий раз (нельзя же все съесть в один присест), а сейчас лишь подчеркну, что любая точка в конце отрезка времени есть точкой начала нового отрезка, куда переливаются некоторые события и следствия из предыдущего отрезка.
Нет, ну заморочила людей! Но и то хорошо, что вы имеете возможность убедиться, насколько я поумнела в сравнении с первой минутой нашего знакомства.
Итак, была точка, явившаяся началом…
***
Кстати, а куда подевалась Ясенева? Что-то давненько мы не анализировали ее логику семи сфер в стиле а’ля романтика.
Спорю на что угодно, опять некоторые прицепятся, почему «семи»? Да потому что краски и звуки мира состоят из семи элементов. Физику помните: «Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны»? Ну, или нечто вроде мнемонических фраз, с помощью которых запоминают ноты. Пожалуйста: «Люди Могут Делать Соль» — восходящие ступени басового ключа, «Мрачный Соломон Сиротливо Растит Флоксы» — восходящие линейки табулятуры. Или вот особенно интересное, представляющее нисходящие ступени скрипичного ключа: «Сопливый Месяц Доит Лысого Рака». Фу, справилась с таким непростым объяснением, даже самой понятней стало.
Да, так вот Ясенева, исполнив свою роль в области сыска не хуже какой-нибудь четырехголосной какофонии (грешна, не люблю звон всуе), удалилась как раз в тот момент, когда вы заметили ее отсутствие в повествовании, и занялась делами непонятными.
Прошло полгода — все, рассказанное здесь, забылось, казалось, безвозвратно. Отзвучали фанфары моей известной только в очень узком кругу славы. Я в полную силу занялась личными делами: пора было пристраивать Алешку в женитьбе на мне, иначе он бы перезрел и сам себе рад бы не был. Боюсь, он поздновато начал подозревать это, а, убедившись в справедливости своих подозрений, бьюсь об заклад — обрадовался. Проклятый сверток с пыточным инструментом, с которого, надо отдать этому факту должное, началось мое окончательное сближение со своей мечтой (не хочу, чтобы ее имя набило вам оскомину, поэтому иной раз лишь намекну и ни гу-гу о конкретном), я отдала Ясеневой еще тогда, когда мы с нею прослушивали мои шпионские записи. Где он у нее пылился и что она с ним делала — никто не знает.