Убитая в овечьей шерсти
Шрифт:
— Да, — сказал Дуглас, — я понял. Очень тонкая игра.
— Вы дадите мне будильник или разбудите меня?
— Я разбужу вас, — сказал Дуглас, снова обретя важный и относительно счастливый вид.
— Хорошо. А теперь пригласите сюда мисс Линн, пожалуйста.
— Терри? Не могли бы вы… У нее сегодня был сильный срыв. Не могли бы вы?..
— Нет, — произнес Аллейн очень твердо. — Речь идет об убийстве, к сожалению, не могу. Будьте умницей, отправьте ее ко мне и распространяйте «нелегальную» информацию. Не забудьте Маркинса.
Дуглас с несчастным видом направился к дверям. Вдруг лицо его просветлело.
— Я не задаю вопросов, — сказал он, — но держу пари, что это Маркинс.
Теренция немного задержалась. Аллейн подбросил дров в огонь и задумался. Его охватила волна ностальгии: по Трой, его жене, по Лондону, по инспектору Фоксу, с которым он привык работать, по своей стране и своему народу. Если бы это был обычный случай из практики Ярда, он и Фокс обсуждали бы его, задумчиво попыхивая трубками. Он живо представил себе старого Фокса: его большое малоподвижное лицо, его сосредоточенную серьезность, его огромные кулаки, в бездействии лежащие на коленях. А потом, рядом была бы Трой, сидящая на коврике у камина, и над ними витал бы дух спокойствия и безмятежности. «Она славная, — подумал Аллейн, — я люблю свою жену», и он почувствовал тревогу оттого, что находится так далеко от нее. Со вздохом он отогнал посетившие его воспоминания.
Дверь хлопнула, и кто-то прошел через холл. Это была Теренция Линн.
Она вошла, держась очень прямо и глядя перед собой. Он заметил, что она напудрила лицо и подкрасила губы. Очевидно, она побывала в своей комнате. Интересно, была ли книга все так же заткнута между простынями?
— Теперь все в порядке? — спросил он и придвинул кресло к огню.
— Да, благодарю вас.
— Присядьте, пожалуйста. Это ненадолго.
Она села, словно повинуясь приказу.
— Мисс Линн, — сказал Аллейн, — боюсь, что мне придется попросить вас дать мне почитать этот дневник.
Ее взгляд обдал его ненавистью.
— Значит, я не ошиблась, — произнесла она. — Я так и думала, что вы вернетесь в мою комнату. Значит, вот что вы из себя представляете, и вот как вы себя ведете.
— Да, я веду себя именно так. Я мог бы взять его с собой, знаете ли.
— Удивительно, почему вы этого не сделали.
— Минуточку, я сейчас за ним схожу.
— Я отказываюсь показать его вам.
— В таком случае я вынужден буду опечатать вашу комнату и утром заявить в полицию. Они явятся с ордером на обыск и все сделают сами.
Руки ее дрожали. Она с отвращением взглянула на них и сложила их в складках платья.
— Мне надо кое-что сказать вам, — заявила она.
— Конечно, — откликнулся он и отвернулся. Примерно минуту она собиралась с мыслями.
— То, что я скажу вам, истинная правда. Час назад я опасалась показывать вам его. Там есть нечто, что можно истолковать неправильно. Но теперь эта опасность миновала. Там нет ничего, что может быть вам полезным. Сама мысль, что вы будете читать его, неприятна мне, и поэтому я не хочу давать вам его. Клянусь, что это все. Торжественно клянусь.
— Вам должно быть известно, — произнес Аллейн, — что я не могу руководствоваться заявлениями такого рода. — Она наклонилась вперед и отбросила прядь волос со лба. — Если все обстоит так, как вы говорите, — продолжал Аллейн, — то представьте себе, что я абсолютно безличен. Через мои руки прошло много десятков документов, абсолютно интимного свойства. Я отложил их в сторону и забыл о них. Но я должен видеть дневник, или его прочтет полиция. Что вы предпочтете?
— Какая разница? — спросила она резко. — Читайте вы. Вы знаете, где он лежит. Идите и возьмите, но так, чтобы я не видела его у вас в руках.
— Но есть еще один вопрос. Почему, когда мы беседовали о поисках броши, вы сказали, что не встретили Артура Рубрика за теннисной площадкой?
— Я и сейчас готова это повторить.
— Нет, нет. Вы — умная женщина. Вы слышали, что говорили о розысках Лосс и Грейс. Совершенно очевидно, что вы должны были встретить его. И встретили, не так ли? И вас видели.
— Кто вам сказал? Дуглас? Урсула?
— Я жду ответа.
— Если вам это известно, — произнесла она, — и вы не ловите меня, то он — он обнял меня и поцеловал. Теперь нечего скрывать. Все, кажется, примитивно и просто.
— Напрасно вы это так воспринимаете. Я знаю, что этот эпизод слишком резок и болезнен для вас. Но пройдет время, и ваши воспоминания останутся с вами, — он помолчал мгновение, — что бы ни случилось.
Она сказала нетерпеливо:
— В течение последнего часа все изменилось. Я же сказала вам. Вы не понимаете.
— Я понял ваш намек, — сказал он. — В течение последнего часа произошла попытка второго убийства. Вы полагаете, что ход моих мыслей таков: «Эта попытка напоминает по характеру нападение на миссис Рубрик. Поэтому она предпринята убийцей миссис Рубрик».
Теренция посмотрела на него внимательно и словно бы издалека. Казалось, она встревожилась и быстро встала и подошла к нему:
— Вы хотите сказать…
— Вы считаете, — подхватил Аллейн, — что, поскольку Артур Рубрик умер, я не могу подозревать его в убийстве жены.
Глава 11
ФЛОРЕНС РУБРИК ОТ АРТУРА РУБРИКА
Больше ничего узнать от Теренции Линн не удалось. Аллейн поднялся с нею наверх и стоял у открытой двери, в то время как она доставала дневник из тайника. Она молча протянула его Аллейну, и последнее, что он видел, было ее враждебное лицо, бледное, обрамленное черными распущенными волосами. Она заперла дверь. Аллейн спустился вниз и вызвал в кабинет Клиффа Джонса и Маркинса. Было уже десять часов.
Клифф был зол, раздражен и настроен на конфликт:
— Я не понимаю, зачем вы дергаете меня снова, — начал он. — Я ничего не знаю, ничего не сделал и мне это осточертело. Если таковы методы Скотленд-Ярда, то меня ничуть не удивляет, что говорят современные психиатры о британском правосудии.
— Не болтай глупостей, — остановил его Маркинс и поспешно добавил:
— Я уверен, что он извинится, сэр.
— Это абсолютное средневековье, — пробормотал Клифф.
— Послушайте, — сказал Аллейн, — я искренне согласен, что мы беседовали немало. Но в ходе этих бесед вы отказались дать мне некую информацию. Теперь я получил ее из другого источника. И хотел бы получить от вас подтверждение или опровержение. Вы находитесь в трудном положении. Мой долг предупредить вас, что каждое ваше слово будет записано и может быть использовано как свидетельство против вас.