Убитая в овечьей шерсти

Марш Найо

— Проклятая дорога обледенела… — пробормотал Аллейн. — У вас гвозди в ботинках, Джонс. И у мальчика. А у нас с Маркинсом подошвы гладкие.

— Тропа не такая уж скользкая, сэр, — ответил Маркинс.

— Вы шли по кухонной тропинке? — осведомился Томми Джонс.

— Готово? — спросил Аллейн, прежде чем Маркинс успел ответить. Они взялись за концы носилок. Фабиан открыл глаза и посмотрел на Клиффа.

— Привет, — явственно произнес он. — Явление младенцев.

— Это я, — неуверенно произнес Клифф, — вы поправитесь, мистер Лосс.

— О, Господи, — прошептал Фабиан, — неужели снова?

— Через минуту вы будете в постели, — сказал Аллейн.

— Голова…

— Я знаю. У вас трещина. Готовы?

— Я могу идти сам, — запротестовал Фабиан. — Ерунда! Я всегда раньше сам шел.

— А на этот раз поедете, черт побери, — бодро откликнулся Аллейн. — Пошли, ребята. Держитесь, где трава.

— Но по дороге легче, — возразил Томми Джонс.

— А мы все-таки попробуем по траве. Налево. Забирайте влево.

По пути он подумал с сожалением: «Если бы я был уверен в его безопасности! При таком морозе должны были остаться следы…»

На кромке было не так скользко, как на склоне, а когда дошли до главной дороги, идти стало легче. Двери на веранду не были заперты, и они внесли туда Фабиана, который лежал так спокойно, что Аллейн взглянул на него с тревогой, опасаясь, что тот потерял сознание. Но, когда зажгли лампы, стало видно, что глаза его открыты, а брови нахмурены.

— Все в порядке? — мягко спросил Аллейн. Фабиан повернул голову и пробормотал: «О да, да».

— Я пойду наверх и скажу Грейсу. Маркинс, можно поставить чайник. Остальные подождите, пожалуйста.

Взбегая наверх, он столкнулся с Урсулой, которая в ночной рубашке держала свечу над головой и вглядывалась в темноту.

— Что произошло? — спросила она.

— Небольшой несчастный случай. У вашего молодого человека трещина в черепе, но теперь все в порядке.

— У Фабиана? — глаза ее расширились. — Где он?

— Только не надо метаться. Вот умница. Он в гостиной, и мы укладываем его в постель. Положите к нему в кровать пару грелок и повторите несколько строк из учебника скорой помощи. Я думаю, он поправится.

Они стояли рядом с дверью Теренции Линн, и теперь она открылась. Теренция тоже вышла со свечой, очень хрупкая и бледная в рубиновом шелковом халате.

— Фабиану плохо, — сказала Урсула и бросилась в свою комнату.

Мисс Линн оставила дверь открытой. Аллейн увидел при свете свечи, горевшей на ее ночном столике, открытую книгу или, скорее, блокнот, толстый, исписанный мелким почерком. Она проследила за его взглядом и быстро закрыла дверь. Урсула вернулась с грелкой и поспешила в комнату Фабиана. Мисс Линн при свете свечи рассматривала Аллейна.

— Вы подрались, — сказала она.

Он дотронулся до челюсти.

— Я налетел на что-то в овчарне.

— Идет кровь.

— Да, вы правы. Не могли бы вы дать мне кусочек ваты?

Она колебалась.

— Подождите здесь, — произнесла она и скользнула в дверь, прикрыв ее за собой.

Аллейн постучал и вошел. Она стояла возле ночного столика, но молниеносно переместилась к кровати и закрыла книгу.

— Я просила вас подождать, — промолвила она.

— Прошу прощения, вы не могли бы одолжить свою грелку? Отнесите ее к нему в комнату, пожалуйста. О, вот и вата. Большое спасибо.

Он взял вату и повернулся к зеркалу. Поднося вату на челюсть, он видел ее отражение. Она стояла к нему спиной, склонившись над кроватью. Когда она обернулась, покрывало было аккуратно натянуто, а книга со стола исчезла.

— Вот грелка, — сказала она, протягивая ее.

— Будьте ангелом, отнесите ее сами. Я пытаюсь справиться с этим проклятым порезом.

— Мистер Аллейн, — произнесла она громко, так, что он повернулся к ней, — я бы предпочла, чтобы вы залечивали свои раны в вашей собственной комнате.

— Извините, пожалуйста. Я пытался спасти воротник. Разумеется.

Он направился к двери.

— Терри! — тихо позвала Урсула в коридоре.

— Я ухожу, — сказал Аллейн. Он перешел через площадку к своей комнате.

— Терри! — снова позвала Урсула.

— Да, иду, — отозвалась мисс Линн и, неся свечу и грелку, она поспешила по коридору. Аллейн слышал ее шаги сквозь щелканье собственной двери.

«Все в этой чертовой игре идет не так, как надо», — подумал он и бросился в ее комнату.

Книга, квадратная, в толстом переплете, была засунута между простынями. Она раскрылась у него в руках, и он прочел единственное длинное предложение: «Первое февраля, 1942. Поскольку я теперь уверен в ее чувствах ко мне, я должен признаться, что постоянное беспокойство в этом доме (если уж быть до конца честным, создаваемое самой Флоренс), которое я покорно терпел долгое время, стало сейчас совершенно невыносимо».

Аллейн с минуту поколебался. Выскользнула карточка, зажатая между страницами. Он взял ее и увидел фотографию мужчины с полузакрытыми глазами, страдальчески сжатым ртом и глубокими впадинами от ноздрей к уголкам губ. Инициалы «А.Р.» были начертаны на оборотной стороне тем же самым мелким, четким почерком, который был характерен для записей в блокноте.

«Итак, это Артур Рубрик», — подумал Аллейн и положил книгу вместе с фотоснимком обратно.

Перед тем, как покинуть комнату мисс Линн, Аллейн бросил беглый взгляд на ее туфли. Все, кроме одной пары, были очень опрятными и чистыми. Ее садовые башмаки, отмытые, но не начищенные, были сухими. Он закрыл за собой дверь, когда голоса двух девушек послышались в коридоре. Он встретил их на верхней ступеньке в сопровождении миссис Эйсуорси, ее ужасная фигура была облачена в крапчатое фланелевое белье, которое она с несчастным видом запахнула на себе при виде Аллейна. Он не без труда убедил ее вернуться в свою комнату.