Убийца из прошлого
Шрифт:
– Зря правду сказать не хотите, ох, зря. Завтра-то мы обыск продолжим. Если что-то против вас найдем…
– Неужели подозреваете? Напрасно, господин Крутилин. Я цельный день в конторе сидел, любой подтвердит. Да и Вязникова как брата любил – росли вместе, вместе грамоте у приходского священника учились. Отцы-то наши против учебы были, так мы им назло. Будто знали, как пригодится.
– Вязников тоже с нуля начинал? – Крутилин показал на лавку.
– После свадьбы ему лоб забрили, но в польскую кампанию комиссовали, штык пробил легкое. Но пахать он уже не мог. Свезло, что дядька
– Ну что, докурили?
Пшенкин с сестрой переложили ценности обратно в сейф, Крутилин его опечатал и на этом осмотр решил прервать, чтобы продолжить завтра. Вдруг судебный следователь наконец пожалует? Ох, и не любит их племя выезжать по ночам.
Петр Поликарпович изъявил желание провести ночь в лавке вместе с Вавилой, но Иван Дмитриевич запретил. И Вавиле тоже. Нельзя давать возможность подозреваемым (а пока что под подозрением оставались все: и вдова, и ее брат, и сторож) обыскать лавку вперед полицейских. А в том, что Пшенкин что-то ищет, Иван Дмитриевич не сомневался. Но имел ли этот поиск отношение к убийству? Чтобы исключить проникновение в лавку, Крутилин приказал околоточному выставить у двери городового.
Яблочков повез Краба в Литовский замок, Иван Дмитриевич отправился домой. В спальню прошел на цыпочках, чтоб не разбудить супругу. Но та не спала. И когда лег, придвинулась поближе. Но не за ласками…
– Почему кельнской водой надушился? – спросила Прасковья Матвеевна. – Ты ведь французским eau de Cologneом пользуешься.
Иван Дмитриевич предусмотрительно побрызгал на себя в лавке из обнаруженного Крабом флакона.
– Парикмахер утром, когда брил, перепутал.
Супруга тотчас отодвинулась.
Спал Крутилин тревожно, кошмары мучили, посреди ночи с кровати вскочил, Прасковью разбудил:
– Что с тобой?
– Ничего. Спи себе, спи.
Сев на кровать, Иван Дмитриевич попытался вспомнить, что его напугало во сне. Но мешало ощущение, что упустил в лавке что-то важное. Слово, фразу… А когда улегся, неожиданно припомнил приснившийся кошмар: стаю обезьян с ломами наперевес, от которых убегал.
Судебный следователь Кораблев в лавку Вязникова так и не приехал. Заскочив утром в сыскное, он полностью одобрил действия Крутилина, разрешив и в дальнейшем действовать от его имени, мол, нужные бумаги потом подпишет. Иного Иван Дмитриевич от Кораблева и не ожидал, потому что тот был ленив.
На Загородный проспект Иван Дмитриевич отправил Яблочкова и пяток агентов: проверить заклады, хранившиеся в нетронутых витринах, обойти по адресам клиентов – вдруг кто из них посещал вчера лавку, опросить жителей близлежащих домов.
Вернувшись вечером в сыскное, Арсений Иванович прямиком пошел к Крутилину в кабинет, даже шубу не скинул:
– Кажись, раскрыли убийство.
Но ни в голосе, ни в глазах Иван Дмитриевич радости не обнаружил. Арсений Иванович имел вид озабоченный, если не сказать озадаченный.
– Докладывай, – велел начальник.
– После полной ревизии в лавке мы выявили исчезновение одного заклада – пары старых ношеных сапог. Покойный Вязников оценил их в полтинник. Принадлежали они некоему Кириллу Гарманову, из мещан, двадцати шесть лет, проживает на Разъезжей. Когда-то учился в университете, подавал надежды, но страсть к спиртному его сгубила. Теперь зарабатывает репетиторством, но из-за пьянства все меньше и меньше, хозяину комнаты, что снимает, не платит уже месяца три. Сама комната очень смрадная, маленькая, без окна.
– Удалось осмотреть?
– Открыта была. Из мебели матрас. Под ним обнаружил ломик со следами крови, все исчезнувшие из разбитой витрины заклады, связку ключей.
– А сам Гарманов где? Неужто исчез?
– Нет, второй день гуляет в трактире «Незабудка», сорит деньгами. Где их взял, никто не знает. Я оставил у трактира агентов, чтобы Гарманов не сбежал, а сам сюда, за вами.
– Почему не задержал?
– Уж больно нарочито. Подозреваю, улики подброшены…
– На каком таком основании?
– Помните книгу «Преступление и наказание»? Не дает мне покоя.
– Вот потому я книг и не читаю.
Глава 4,
в которой помощнику присяжного поверенного Выговскому поручают первое самостоятельное дело
Вторник, 1 декабря 1870 года,
Санкт-Петербург
По своей воле князь Тарусов за такое безнадежное дело не взялся бы. Его ему сунули по назначению.
– Хотя вы и мэтр, Дмитрий Данилович, – начал за здравие член Совета присяжных поверенных Петербургского судебного округа Спасов, – с начала вашей практики и полугода не прошло. А, как известно, удел начинающих – дела по назначению. У вас же их кот наплакал.
– Одно, – уныло констатировал Тарусов.
– Маловато. Вот еще, дерзайте, – улыбнулся Спасов и, протянув папку с копией дела Шалина, огорошил еще раз: – Суд в эту пятницу.
По дороге домой Дмитрий Данилович материалы пролистал и решил, что на такую ерунду размениваться не станет. В Правительствующем Сенате вот-вот начнется рассмотрение его апелляции по иску богача Фанталова к Восточно-Каспийскому банку. А тут какой-то столяр…
– Антон Семенович, – обратился он по приезде домой к своему помощнику Выговскому. – Давеча говорили, что жаждете испробовать себя, провести процесс самостоятельно…
У Антона Семеновича загорелись глаза.
– Конечно.
Тарусов небрежно протянул ему полученную от Спасова папку:
– Вот, дерзайте.
Выговский тут же принялся изучать дело.
30 сентября 1870 года владелец Серапинской гостиницы господин Малышев вызвал столяра починить шкаф в одном из номеров. Однако Антон Сазонович Шалин, обычно исполнявший подобные работы, был занят срочным заказом, потому вместо себя отправил сына – восемнадцатилетнего Якова. Тот слыл задирой, однако благодаря заступничеству батюшки до поры до времени за свои грешки отделывался внушениями пристава четвертого участка Московской части Добыгина. А зря… Посидел бы в арестантских ротах, может, в такой переплет не угодил бы.