Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых
Шрифт:
В Холмогорах пленники жили, хоть и скудно, и тесно, почти что взаперти, но вместе, постоянно общаясь. В Шлиссельбурге же Ивана лишили не просто свободы, но имени и личности. Тюремщики получили строгие инструкции: никто, кроме двух офицеров и сержанта, не должен видеть арестанта, тюремщики не могли сообщить своим родным о месте службы, не могли говорить арестанту, где он находится, сообщать кому-либо «каков арестант, стар или молод, русский или иностранец». Более того, капитану Овцыну, осуществлявшему надзор за пленником, было предписано (30 ноября 1757 года): «…в крепость, хотя б генерал приехал, не впускать; еще вам присовокупляется, хотя б фельдмаршал и подобный им, никого не впущать…» [14] .
14
С.
По-видимому, в Шлиссельбург Иван Антонович уже был привезен не совсем здоровым; трудно сказать, что подействовало на психику ребенка — разлука с матерью, содержание взаперти, странное обращение окружающих? Во всяком случае, в 1759 году Овцын доносил, что арестант «здоров, и хотя в нем болезни никакой не видно, только в уме несколько помешался…» А в другом донесении писал: «Арестант здоров, а в поступках так же, как и прежде, не могу понять, воистину ль он в уме помешался или притворничествует?» Иногда пленник буйствовал, дрался, бранился, а иногда забивался в угол, не замечая окружающих. Какие-то воспоминания, случайно оброненные слова, разговоры детства и отрочества причудливо запечатлелись в его уме. «Я — человек великий, — сказал он однажды Овцыну, — и один подлый офицер то у меня отнял и имя переменил». А однажды он сказал своему тюремщику: «Смеешь ты на меня кричать: я здешней империи принц и государь ваш». Душевная болезнь отрезанного от внешнего мира узника прогрессировала. «Вкуса не знал, ел все без разбора и с жадностью, — доносит последний его тюремщик (и убийца) Власьев. — В продолжении 8 лет не примечено ни одной минуты, когда бы он пользовался настоящим употреблением разума; сам себе задавал вопросы и отвечал на них; говорил, что тело его есть тело принца Ивана, назначенного императором российским, который давно уже от мира отошел, а на самом деле он есть небесный дух… Нрава был свирепого и никакого противоречия не сносил, грамоте не знал… молитва состояла в одном крестном знамении. Все время или ходил, или лежал, хотя иногда хохотал» [15] .
15
С. М. Соловьев, История России.
Но об узнике помнили, и само его существование таило в себе тревогу и неопределенность. Петр III уже через неделю после восшествия на престол распорядился, что в случае нападения на Шлиссельбург «арестанта живого в руки не отдавать». В конце марта 1762 года Ивана Антоновича тайно привезли в Петербург, его видел Петр III. Свидание успокоило императора: Иван оказался вполне безумен, сведения об этом распространились при дворе, так что едва ли кто-либо из царского окружения попытался бы использовать его в качестве знамени переворота.
Новая императрица, Екатерина II, не имевшая в отличие от мужа вообще никаких прав на престол, проявила еще большее беспокойство. Повидав Ивана и убедившись в его безумии, она все же не успокоилась, поручила узника надзору новых офицеров — Власьева и Пекина, подтвердила строжайший приказ: «живого никому его в руки не отдавать и возбуждать в нем склонность к духовному чину, то есть к монашеству». Общая атмосфера «нелегитимности» переворота 1762 года (даже по либеральным на сей предмет российским меркам XVIII века) подогревала опасения императрицы, чувствовавшей себя в первые годы на троне не слишком уверенно. Летом 1762 года арестовали гвардейцев Петра Хрущева и братьев Гурьевых, болтавших о восстановлении Ивана на троне. Однако был человек, который решил не болтать, а действовать.
Это был подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Яковлевич Мирович. Его дед, Федор Мирович, переяславский полковник, неудачно связал свою судьбу с Мазепой и бежал в Польшу. Его дети жили в Чернигове у родственника, тамошнего полковника Павла Полуботка, а когда тот в 1723 году был арестован, стали мыкаться в Петербурге. Сын одного из них, Василий Яковлевич Мирович, человек честолюбивый, на всех обиженный, отчаянно пытался сделать карьеру. Он считал себя
В апреле 1764 года у него был готов план действий, и он открыл его близкому приятелю, Аполлону Ушакову, поручику Великолуцкого пехотного полка. Друзья решили, что когда императрица отправится в поездку по прибалтийским губерниям, а Мирович будет назначен в недельный караул в Шлиссельбургской крепости, Ушаков под видом курьера из Петербурга передаст ему манифест от имени Ивана Антоновича. Мирович прочтет манифест солдатам, те освободят узника и привезут его в Петербург к артиллеристам, которые, по мысли Мировича, к нему примкнут.
13 мая Мирович и Ушаков отслужили в Казанском соборе панихиду по самим себе. Предчувствие не обмануло их — 25 мая Ушаков утонул. Но Мирович, оставшись один, решил исполнить свой план вопреки всему.
9 июля Екатерина II торжественно выехала в Ригу. Она была весела, приветлива, и никто не заметил ее озабоченности. Но именно в это утро она получила известие, сильно ее взволновавшее.
5 июля в начале второго ночи комендант Шлиссельбургской крепости Бередников проснулся от шума. Выбежав из своей, квартиры, он увидел солдат, становящихся в строй, но в это время был сбит ударом приклада Мировичем, который крикнул солдатам: «Это злодей, государя Иоанна Антоновича содержал в крепости здешней под караулом, возьмите его!» Бередникова заперли. После этого караул Мировича двинулся к казарме, где квартировала гарнизонная команда крепости. На оклик «Кто идет?» Мирович ответил: «Иду к государю!» Раздался залп, и Мирович велел отступать. Затем подпоручик прокричал гарнизонной команде слова составленного им самим «царского Манифеста» и угрожал пустить в ход пушку. Гарнизон сложил оружие. Мирович во главе своих солдат ворвался в казарму и… понял, что проиграл. На полу лежал мертвый Иван Антонович. Следуя приказу императрицы, капитан Власьев и поручик Чекин штыками закололи бывшего императора…
Следствие показало, что Мирович действовал на свой страх и риск и сообщников не имел. Он рассказал все без утайки, и его не пытали. В ночь на 15 сентября 1764 года на Обжорном рынке, что на Петербургском острове, воздвигли эшафот и утром на него ввели сохранявшего полное самообладание и твердость духа Василия Мировича. Г. Р. Державин вспоминал: «Народ, стоявший на высотах домов и на мосту, не обвыкший видеть смертной казни (в царствование Елизаветы и Петра III публичные казни в Петербурге прекратились. — В. Т.) и ждавший почему-то милосердия государыни, когда увидел голову в руках палача, единогласно ахнул и так содрогнулся, что от сильного движения мост поколебался и перила обвалились». Солдат, пошедших за Мировичем, прогнали сквозь строй и разослали в отдаленные гарнизоны.
Смерть несчастного Ивана Антоновича положила конец всем надеждам, страхам и претензиям, связанным с той линией династии, которая шла от соправителя Петра Великого — царя Ивана V. Антон Ульрих при воцарении Екатерины отказался покинуть Холмогоры и уехать на родину без детей. В мае 1774 года он ослеп и умер.
В 1780 году Екатерина, почувствовавшая свою силу, отпустила братьев и сестер Ивана Антоновича. Они жили в Дании на содержании русского двора.
Владимир Тюрин
Два долгих летних дня, или неотпразднованные именины
В пятницу 28 июня 1762 года император проснулся не в духе. Он засиделся накануне за ужином, выпил лишнего, и голова разламывалась от боли. Но во время развода настроение улучшилось, головная боль начала проходить: голштейнцы исполняли все экзерциции виртуозно, а командовавший барон фон Левен превзошел самого себя. Император повеселел, все заулыбались и засобирались в гости к императрице — из Ораниенбаума в Петергоф, чтобы присутствовать на большом обеде, а вечером — на ужине. На ужине — праздничном, потому что назавтра, в день Петра и Павла, готовились отпраздновать именины императора Петра III.