Убийства в монастыре, или Таинственные хроники
Шрифт:
София пожала плечами.
— Самое плохое, — продолжала Бланш, — что я в этой змеиной норе, где все строят козни и любезничают с королем, не решаюсь действовать самостоятельно. Кода я приехала во Францию, она была отлучена от церкви, и с тех пор жалкая судьба несчастной Изамбур лежит на моих плечах. Разве я не принцесса, как и она, проданная в интересах войны? И разве я сама не могу стать отверженной, стоит мне вызвать гнев короля Филиппа?
Она говорила напряженно и горячо. Ее изнеможение и печаль напоминали платье, ставшее слишком узким и шнурки которого она грубо развязывала.
— Вы напрасно беспокоитесь, — равнодушно ответила София. — Я знаю королеву Изамбур. Она лишена рассудка. Вы же
Бланш опустилась на подушки.
— Луи боится своего отца, — сказала она, и в ее голосе слышался и страх, и презрение. — Он знает, как опасно вызывать его гнев!
— Тогда вам следует посвятить себя чему-то совершенно безопасному, тому, что не имеет никакого отношения к политике, — сказала София.
Она говорила спокойно. Бланш отвлекла ее от собственных переживаний, но ее судьба была ей глубоко безразлична. Однако едва она озвучила свой совет, как увидела в бледной женщине намного больше, нежели несчастную роженицу.
Моменты прошлого, крошечные обрывки воспоминаний пронеслись в ее голове, образуя немыслимые узоры. Замысел, который они нарисовали, был не дерзким, мучительным и волнующим, как ярость последних дней, а напоминал легкую игру.
Она вспомнила брата Герина, как он давно говорил о том, что дофин Людовик слаб и им нужно руководить. Она знала, что он видел себя в роли этого руководителя и мечтал действовать за его спиной так же, как тайно действовал за спиной Филиппа.
Но ведь не он сидел у постели любимой жены Луи, а она, ее попросили помочь при родах и она теперь советовала Бланш, как жить дальше. «Она верит мне, потому что глупые, назойливые придворные дамы надоели ей, а я помогла ей в трудный час! — подумала София. — Как она доверчива! Как ей не хватает общества трезвых людей! Я могу вкрасться к ней в доверие и получить власть над ней, а если слабый Луи действительно любит свою жену так, как рассказывают, то и над ним тоже. Я не позволю брату Герину отправить меня к Изамбур, если могу стать доверенной дофины и оказывать больше влияния на будущее Франции, чем он когда-либо!» Бланш наблюдала за ней покрасневшим глазами, будто подозревала, о чем она думает. — Говорят, — начала она, — что вы сильны не только в медицине, но и владеете многими науками. — Это так, — не без гордости ответила София. — И поэтому советую вам углубиться в книги, развиваться, учиться, искать утешения в науках, уж это в глазах короля наверняка не будет выглядеть опасным!
— С вашей помощью?
София рассмеялась и горько, и облегченно.
— Я всегда оставляла за собой право самостоятельно строить свою жизнь. Почему бы вам не сделать то же самое? Если хотите, с сегодняшнего дня я буду помогать вам и наверняка смогу вас научить чему-то, что поможет вам выжить среди этого болтливого и льстивого двора.
Был почти вечер, и в покоях дофины накрыли такой стол, будто собирались устроить праздничный банкет.
Стол украшали зеленые ветви, свечи и фиалки. На нем стояли два кувшина с водой, золоченый кубок с вином, блюдца для сладостей и серебряные солонки. Рядом с Бланш лежал хлеб без корки — основа под блюда.
София обошла стол вокруг.
— Накройте и для меня! — властно приказала она.
Одна из служанок вопросительно подняла глаза, не уверенная в том, что незнакомке подобает отдавать приказы таким тоном. Другая незаметно кивнула ей, чтобы та повиновалась, а потом повернулась к Софии.
— Дофина очень редко садится к столу и кушает. Она еще не вставала с кровати после родов, и единственное, чего она желает...
— Я знаю, знаю, — быстро прервала ее София. — Ей хочется оливок и сыра, а поскольку этого нигде не достать, она вообще отказывается есть. Но сегодня все будет иначе. Бланш встанет с кровати. И будет есть — вместе со мной.
1245 год
Женский монастырь, город Корбейль
Ослепшую от слез Роэзию вырвало, прежде чем возле этого страшного места послышались первые шаги. К ее горлу подступил сухой хлеб, который она съела утром и который теперь приобрел у нее во рту вкус гнилой тины.
Грета.
Грета сидела на стуле, запрокинув голову назад.
Когда они нашли Катерину, она была бледной, а ее губы плотно сжаты. Лицо Греты, напротив, посинело, а распухший язык, которым она в течение своей жизни так активно пользовалась, быстро произнося многочисленные слова, свисал из уголка рта до самого подбородка. Ее глаза были открыты, взгляд неподвижен и замкнут, как всегда, будто она хотела даже своей мучительной, насильственной смертью посмеяться над Роэзией.
«Нужно закрыть двери скриптория,— подумала Роэзия. Другие не должны этого видеть, нужно что-то сделать... о, какое ужасное, отвратительное зрелище!»
Но прежде чем она успела выпрямиться, сзади послышался голос.
— Мать настоятельница! — вскричала одна из сестер. — Мать настоятельница! Мы слышали ваш крик — что случилось? Вы нашли Грету?
Роэзия протерла глаза, полные слез, и посмотрела на сестру, пытаясь узнать ее. Сначала она надеялась, что сестра Элоиза будет первой, с кем она сможет обсудить ужасное происшествие. Перед ней стояла старшая, разумная сестра, а не молодые, которые вели себя как встревоженные куры, и настоятельница обрадовалась ей.
— Закрой скорее дверь, но не смотри в комнату! — приказала она и, когда поймала вопросительный взгляд сестры, добавила:
— Да, я нашла Грету. Она сидит там, на стуле, с веревкой вокруг шеи. Кто-то... кто-то задушил ее, как и остальных.
Во рту она почувствовала горький привкус. Она ощутила, как желтая слюна стекает по ее подбородку, но у нее не было сил поднять руку и вытереть ее.
Она сидела перед собственной рвотой, глядя в пустоту, а другая сестра, Иоланта, тихо закрыла дверь в скрипторий. Роэзия не знала, последовала ли она ее совету не смотреть на страшное зрелище. В любом случае, дыхание сестры стало спокойнее и вела она себя на удивление сдержанно.
— Сейчас придут остальные, — сказала Иоланта. — Ваш крик был слышен даже во дворе. Что же вы им скажете?
Роэзия пожала плечами. Казалось, будто Грета стоит рядом, живая. Они ведь только что беседовали во дворе.
А теперь она мертва, эта древняя старушка, вместе с королевой Изамбур исколесившая пол-Европы.
Роэзия вскрикнула.
Неужто она угодила в ад за то, что не подчинялась христианскому Богу? Или Изамбур, которую называли святой, замолвила словечко за свою верную спутницу, которая не оставила ее в беде, как София? Но неужели Изамбур, оказавшись на Небесах, обрела дар речи? При жизни она ведь не сказала ни слова... и многие утверждают, что ее святость на самом деле была слабоумием.