Убийственная тень
Шрифт:
Дружба – она как любовь. По команде ее не воскресишь.
Но когда она проходит или если ты ее порушишь, внутри остается такая пустота…
Он почувствовал ушедшее время рядом, словно нежеланного спутника. Проходя мимо автобусной станции, вспомнил, сколько раз мальчишкой ему хотелось сесть в один из автобусов и уехать куда угодно, только подальше отсюда.
И тут же вспомнились сказанные накануне слова Эйприл…
Тебе законы не писаны, а если и писаны, то чужие.
Тогда, в юности, он еще не мог знать, что чужие края
Джим (Три Человека) Маккензи был уверен, что обратно не вернется. Разве что хоронить покойных. Когда их двое в один день, это нелегко. Перед мысленным взором вставал облик Ричарда Теначи – смуглое, изборожденное морщинами лицо, прямая, внушительная, неподвластная годам фигура, словно из мореного дуба. На этот образ накладывалось тело Калеба Келзо, распростертое на полу лаборатории, где он тешил свои иллюзии; тело, изломанное методичным и безжалостным убийцей.
От них обоих ему досталась в наследство горечь, которую он теперь носит внутри.
И собака.
Автобусы остались позади вместе с мечтами о свободе, куда не домчит ни один вид транспорта.
Он свернул направо, на Хамфри-стрит, и направился к перекрестку, на котором находился Сберегательный банк Первого флага. Что же такое важное намерен ему сообщить Коэн Уэллс? Он достаточно хорошо знал этого человека, чтобы понимать: его слова расходятся с истинными намерениями. В прошлом они однажды встретились «поболтать», как выразился Коэн, и эта «болтовня», так или иначе, изменила жизнь четырех человек.
На пути ему попалась бегунья в спортивном костюме. Он заприметил ее издали и тут же нацепил, вытащив из кармана рубахи, зеркальные стекла. Сегодня ему не хотелось ошарашивать людей своими разноцветными глазами – побаловал мир, и хватит.
Стриженая блондинка с изящной фигуркой и невыразительным лицом не удостоила его взглядом. Прежде друзья непременно посмеялись бы над ним, заявив, что он теряет очки.
Теперь же бывшим друзьям есть что ему предъявить посерьезнее безобидного подкалывания.
Он подошел к двери приземистого строения, которое Уэллс в свое время купил и отреставрировал, сохранив архитектурный стиль в неизменности. Джим толкнул стеклянную дверь и вошел, сразу уловив характерный запах всех банков. Внутри история совсем иная. Здесь на перепланировку денег не пожалели. На всем печать хорошего вкуса и роскоши (хозяин не удержался, чтоб не щегольнуть ею). Впрочем, когда речь идет о банке Коэна Уэллса, это грех простительный. Справа от входа стойка из стекла и дерева – ресепшн. Сидящий за нею человек одарил Джима ослепительной улыбкой.
– Добрый день, сэр. Чем могу служить?
– Здравствуйте. Я Джим Маккензи. Я к мистеру Уэллсу. Мне назначено.
– Минутку. – Клерк нажал клавишу внутреннего телефона. – Мистер Маккензи к мистеру Уэллсу.
Он выслушал утвердительный ответ и кивнул.
Потом указал Джиму на лестницу в правом углу отделанного мрамором вестибюля.
– Прошу, сэр. Второй этаж. Секретарша мистера Уэллса вас встретит.
В банке в тот момент народу было немного. Ощущая
На верхней лестничной площадке Джима поджидал Коэн Уэллс собственной персоной.
Он слегка располнел, но сохранил здоровый вид, должно быть, несмотря на дела, умудряется много времени проводить на свежем воздухе. Красавцем его не назовешь, зато весь облик оставляет ощущение силы и жизнелюбия. Увидев Джима, банкир весь аж засветился. То ли искренне, то ли по необходимости – у него не угадаешь.
– Джим, рад тебя видеть! Ты в отличной форме.
Он крепко стиснул Джиму руку, как и положено деловому человеку в Аризоне. Потом, приобняв за плечи, повел в свой кабинет.
– Кофе выпьешь?
– Не откажусь.
Банкир повернулся налево, к открытой двери приемной.
– Мэри, два кофе, пожалуйста. Со всеми причиндалами. И не из нашей машины. Пошли кого-нибудь, пусть принесет два эспрессо из «Старбакса».
Они вошли в кабинет. Джим огляделся. С прошлого раза здесь мало что изменилось, хотя прошли годы. Появилась новая мебель, гигантский стол – родной Болтон, – стены перекрасили в более мягкий цвет. Но главное – то, что внушает ощущение большой власти, – осталось прежним.
Коэн указал ему на кожаное кресло перед столом.
– Сюда садись. Мэр его нагрел своей задницей.
Да уж, мэр спускался по лестнице так, будто ему в зад только что вставили ручку метлы.
Джим улыбнулся и сел. Пусть Уэллс сочтет его улыбку ответом на теплый прием и остроту.
– Мистер Уэллс, я прежде всего хочу расплатиться за прокат вертолета.
Банкир отмахнулся.
– Успеешь еще. Это мелочи. – Он положил руки на стол и подался к Джиму. – Расскажи о себе. Как тебе живется в Нью-Йорке? Говорят, ты неплохо устроился под крылом у Линкольна Раундтри.
Джим качнул головой и уставился на мыски своих ботинок.
– Уже нет ни Нью-Йорка, ни Линкольна Раундтри. Я их профукал.
Уэллс немного помолчал, видимо обкатывая эту новость. Но даже когда вновь заговорил, Джим ничего не смог прочесть у него на лице.
– Если ты об этом жалеешь, то я тебе сочувствую. С другой стороны, для того, что я тебе намерен предложить, это даже кстати. Как говорится, нет худа без добра… – Он усмехнулся банальной народной мудрости. Но тут же лицо его стало серьезным и сосредоточенным. – Думаю, мы с тобой можем оказать помощь друг другу. Ты ночевал на ранчо и видел, как оно изменилось. Прекрасно оборудованный комплекс, но работает на пятнадцать процентов своего потенциала. А в перспективе миллионные инвестиции.