Убийственные мемуары
Шрифт:
Через два часа после визита к Андрееву у Грязнова на столе лежали сведения о девяти московских и санкт-петербургских коллекционерах, четверо из которых были достаточно богаты и авантюристичны, чтобы попытаться любой ценой приобрести приглянувшуюся им вещь. Еще пятеро имели довольно темные знакомства в своем бизнесе. По каждому из них можно было провести детальную работу, но никто из них не был похож на имеющийся портрет. Конечно, не исключено, что дома у Ракитского был просто посредник, но трудно было не заметить, что профессор называл его именно коллекционером, он его идентифицировал сразу и навсегда именно таким образом, и Грязнов надеялся,
Сбор оперативной информации теперь продолжался вне рамок двух столиц, и количество подобных состоятельных и решительных людей в ближайшее время должно было возрасти. Но Грязнов думал уже вообще о другом. Если предположить, что «любитель иранской живописи» пришел к Ракитскому на самом деле, чтобы убедиться в том, что тот является владельцем картины Левитана, то о «коллекционере» можно и забыть. Это мог быть матерый профессионал со сносным образованием. Так где же его искать?
В 18.50 на стол Грязнову легли сведения о двух коллекционерах, единственных, как выяснилось, в России обладателях работ иранского художника Мануила Хатума.
Один из них, вернее, одна – известная московская галеристка, владелица выставочного зала «Третий глаз» Вероника Шустерман, второй – коллекционер из Екатеринбурга, некий С. И. Феклистов. У Шустерман было около десяти картин Хатума, у Феклистова – четыре и две скульптуры.
Грязнов дал поручение Екатеринбургскому уголовному розыску провести встречу с местным ценителем арабской культуры, а сам занялся прекрасной половиной – Вероникой Шустерман.
На вопрос, где находился гражданин Симиренко в десять часов утра 18 октября, Турецкому смог ответить Ватолин. Он приехал уже после визита врача, который, третий раз обследовав Турецкого, поневоле пришел к выводу, что двойной перелом носа в сочетании с сотрясением мозга не является непоправимым ущербом для Генеральной прокуратуры. Рассерженный маловменяемым пациентом, доктор ушел, провожаемый растерянной Ириной Генриховной, последними его словами, долетевшими до уха Турецкого, были: «Да живите как знаете, если вообще выживете!»
После этого Турецкий необыкновенно взбодрился, потребовал кофе и решил даже предпринять вылазку во двор. Супруга справедливо полагала, что он напугает старушек у подъезда своими фингалами, которые превратились уже в нечто неописуемо разноцветное и которые дочка теперь называла «волшебными фонарями». Повязка на носу пока что тоже оставалась. Однако Турецкий был уже неудержим.
Во дворе Ватолин Турецкого и застал. Следователь в старых джинсах и ветровке осторожно прохаживался вокруг детской площадки, испытывая себя на прочность, пространство – на доступность. В зубах у Турецкого торчала сигарета, в желудке булькал кофе, птички, правда, не пели и вокруг была не весна, а совсем даже наоборот, но все равно жизнь удалась и сулила еще много чего хорошего. Вот так мы только и бываем счастливы, посетила Турецкого нехитрая мысль, – отнимут все, что могут отнять, или хотя бы покажут только, что могут это сделать, пригрозят, а потом вернут самую малость – и все, больше ничего уже и не надо.
Обычно непроницаемый Ватолин, увидев следователя, тоже заулыбался. Они присели.
– Ну как оно? –
– Живу, – ответил Турецкий, пожимая ему руку, и этим было сказано все, и в этом рукопожатии тоже было все – благодарность за помощь в нужную минуту и радость встречи с соратником.
– Давай на «ты», – предложил Ватолин. – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Хочешь – верь, хочешь – обижайся, но то, что ты там в ту минуту оказался, – большая удача для нас. Этого типа, Симиренко, видно, жадность сгубила – посчитал, наверно, что прошлый раз мало вынес. Он же не знал, бедолага, что ты распорядился все из квартиры Ракитского вывезти.
– Погоди, погоди. – Турецкий даже притушил сигарету. – Я еще так быстро соображать не могу. Ты уверен, что он там уже бывал?
Ватолин пожал плечами.
– Дактилоскопическую экспертизу твои работники проводили, не наши, так что я не знаю, находили ли какие пальчики дома у Ракитского…
– Нет, не находили, – прервал Турецкий, – в том-то все и дело, у нас прямых улик нет никаких. И свидетелей тоже нет. Почем мы знаем, что этот Симиренко – убийца?
– Наверняка не знаем, у трупа, как говорится, не спросишь, но его видели утром на Арбате, он там сигареты покупал – прямо на улице, в табачном киоске, продавец запомнил. У этого типа мелочи не было, и он пошел, доллары разменял. Одет он был в кожаную куртку и джинсы. Точно так же, как и во время нападения на тебя. Когда он покупал сигареты, было примерно без четверти десять, то есть за пятнадцать – двадцать минут до убийства.
– Мало ли кто когда на Арбате сигареты покупал? – фыркнул Турецкий, хотя внутренне затрепетал: неужели действительно сам убивец к ним в руки попал?! – Я там сам тонну никотина выкурил.
– Ну а ключ? – возразил Ватолин. – А ключ от замка «дибл», дубликат, снятый с ключа Ольги, – это не улика, что ли? Ну косвенная, конечно. Но ведь… Как иначе еще это все расшифровать? Откуда второй ключ? Вернее, третий?
– Но ведь им же так и не воспользовались.
– Не воспользовались? – Ватолин слегка изменил тональность, что в переводе на общечеловеческие жесты означало, что он выпучил глаза.
– Представь себе, есть заключение экспертизы. Вот это мне и покоя не дает.
– Да… Ну… ты, Саша, все-таки на ключе не зацикливайся, поймаешь кого надо, он тебе сам все объяснит.
– Это я понимаю… Георгий, а ты раньше знал о том, что существует второй ключ? – поинтересовался Турецкий. – Я в том плане, что Ракитский это не скрывал вообще? Мог кто-то посторонний эту ситуацию вычислить?
– Почему нет? Я, например, знал о втором ключе, потому что помогал ему Ольгу перевозить, когда у нее воспаление легких было, к нему домой. Если не ошибаюсь, примерно год назад, тоже осенью. Тогда он и решил, что надо второй ключ сделать. При мне, помню, Запискину, Ивану Христофоровичу, позвонил.
– А от Запискина утечки быть не могло? – наседал Турецкий. – Не мог он еще один дубликат налево сделать?
Ватолин улыбнулся.
– Ты с этим стариком не был знаком, да?
– Только слышал.
– Нет, Запискин – это была банковская гарантия. Тут в другом дело. Ключ столько времени у Ольги дома валялся, что могло все что угодно произойти. Весь фокус в том, что тот, кто с него дубль сделал, должен был знать, что за квартиру этот ключ открывает и что в ней хранится. Я прав?
Турецкий только сокрушенно головой кивнул. Потом пересилил себя, все-таки спросил: