Убийство на Аппиевой дороге
Шрифт:
– В случае чего, у него и останется меньше. Пожар в его инсуле сделает его нищим.
– Ну, голодать-то ему не придётся. Стараниями Клодия ему гарантирован кусок хлеба.
– Такие люди ждут от государства не столько дарового хлеба, сколько порядка и стабильности. В стабильности и порядке он заинтересован не меньше нашего гипотетического банкира.
– Думаешь, он за этим сюда пришёл? За стабильностью и порядком?
– В конце концов, почему бы и нет?
– А вот мы сейчас узнаем. – И потянув меня за руку, Эко направился к объекту нашего спора - к вящему изумлению наших телохранителей, вынужденных с трудом
– Гражданин, - обратился к нему Эко, - мы, кажется, знакомы?
Человек внимательно посмотрел на него.
– Нет, не думаю.
– А мне кажется, вечерами мы сиживаем в одной таверне.
– В «Трёх дельфинах»?
– Да. Уютное местечко. Помнится, как-то раз мы славно подшутили над тем странным малым, что там работает.
– Гай его зовут. – Хмурое лицо прояснилось.
– Да уж, он парень с придурью.
– Ну и, конечно… - Эко поднёс ладони к груди, изображая пышные женский бюст.
– Дочка трактирщика. – Человек широко ухмыльнулся. – Младшенькая. Про которую отец думает, что она всё ещё девственница.
Эко тихонько толкнул меня ногой. Рыбка была на крючке. Расположить к себе незнакомца – трюк, которому Эко научился у меня, и теперь любит прихвастнуть перед наставником своим умением. Я заметил, как он бросил быстрый взгляд на руки с загрубевшими, потрескавшимися пальцами и въевшейся под ногти красной краской.
– А ты всё ещё работаешь в красильне?
– А где же ещё? Мою и крашу, мою и крашу, изо дня в день, вот уже двадцать лет – в старой красильне на улице Суконщиков.
– А это правда?
– Что правда?
– Ну, что говорят? – Эко заговорщически понизил голос. – Сколько люди Милона тебе заплатили?
Суконщик колебался. Он посмотрел на Эко, потом бросил недоверчивый взгляд на меня.
– Этого не бойся, - успокоил его Эко. – Он мой старый приятель. И немой к тому же.
Я незаметно пнул Эко ногой. То была наша старая шутка – это Эко когда-то был немым, а не я. Теперь же мой приёмный сын лишил меня возможности вставить хоть слово.
– Так сколько тебе заплатили?
– Думаю, столько же, сколько всем.
– А всё-таки?
– По мне, так вполне достаточно. – Красильщик хлопнул по спрятанному в складках тоги кошельку, издавшему приглушённый звяк. – Обещали ещё больше, если проголосую за него на выборах. А тебе?
– Сотню сестерциев.
– Что? Сотню? А мне лишь половину!
– Сотню на двоих. – Эко кивнул на меня.
– А, тогда ладно, - успокоился было красильщик, но тут же снова нахмурился. – Но если он немой и даже кричать в поддержку не может, зачем платить ему столько же, сколько…
– Так-то оно так, но сам посуди: у каждого из нас по двое рабов, а они ребята крепкие и горластые; лёгкие у них – будь здоров. А у тебя лишь один раб. Так что даже при том, что мой друг немой, получается, что у нас пять голосов, а у тебя только два.
– Ну, разве что так.
– А как тебе вообще всё это? – Эко жестом обвёл Форум и тяжело вздохнул – дескать, до чего дошло.
– Да как всегда, разве что ещё хуже. – Суконщик передёрнул плечами. – Раньше очерняли, теперь стали просто убивать. Пусть бы уже перебили друг друга, а то от них одни несчастья. Эти великие как друг с другом сцепятся – жди беды.
Эко понимающе кивнул.
– Выходит, ты не очень-то высокого мнения о Милоне?
Собеседник презрительно хмыкнул.
–
– И всё-таки это Клодий провёл закон о бесплатной раздаче хлеба для римских граждан.
– Закон? – с неожиданной яростью переспросил красильщик. – О да, добрый Клодий сделал так, чтобы римские граждане бесплатно получали хлеб. А знаешь, кому он поручил составлять списки граждан, которым этот хлеб полагается? Сексту Клелию! Да, да, ты не ослышался. Первейшему своему приспешнику – тому самому, что поджёг курию! А уж Клелий взятки берёт обеими руками. Так что не говори мне про этот закон. Очередной трюк Клодия, чтобы захватить власть, если хочешь знать моё мнение. Не закон, а одно сплошное вымогательство.
– Вымогательство?
– А что же ещё? Ты же знаешь, как это работает.
– Нет, не знаю. Расскажи.
– Ладно, слушай. Скажем, Секст Клелий уговаривает кого-то, чтобы тот отпустил на волю половину своих рабов. Рабы становятся вольноотпущенниками, но по-прежнему работают на своего господина и живут в его доме – куда же им деваться? Только теперь они имеют право на бесплатное получение казённого хлеба наравне со свободнорожденными. И выходит, что кормит их уже не их хозяин, а казна! Зато за Клодия они готовы в огонь и в воду! Они запугивают и бьют его противников, как только могут. Ни одно контио не обходится без того, чтобы они не учинили беспорядки. И им дают право голоса! Говорю тебе, я свободнорождённый, и меня зло берёт видеть, как какой-нибудь вчерашний раб получает те же привилегии, что и я. Бесплатная раздача хлеба! Клодий со своими помощниками трубили на всех углах, как Клодий позаботился, чтобы в тяжёлые времена нам не приходилось голодать. На самом деле он думал лишь о том, чтобы вербовать себе сторонников. Окружить себя сворой голосующих за него подпевал, да ещё содержать эту свору за счёт республики. Хороший лицемер был этот Клодий, вот что. И это ещё не всё! Я слыхал, он собирался добиться для отпущенников новых привилегий. Он поставил бы своих головорезов заправлять всем – и тогда конец нашей республике! Мы получили бы царя Клодия, рубящего голову любому, кто посмеет её поднять; а его банда держала бы нас в страхе. Это счастье, что его прикончили. Милон сделал доброе дело, и почему бы мне не выкрикнуть слово-другое в его поддержку.
– Особенно, если от этого кое-что зазвенит в кошельке?
– А почему бы и нет?
– И правда, почему бы и нет? Ладно, гражданин, увидимся в «Трёх утках».
– В «Трёх дельфинах», ты хотел сказать.
– Верно. – Эко широко улыбнулся и шагнул в сторону, увлекая меня за собой.
– Ну что, папа? Признай, ведь я был прав?
– Нет. Прав был я. Наш знакомец пришёл сюда, чтобы поддержать закон и порядок.
– Какой ещё порядок – его просто-напросто подкупили. Так же, как и три четверти всей этой толпы, если не больше. Да я своими глазами видел, как помощники Милона раздают деньги – утром, когда шёл через Форум по дороге к тебе. Хоть обижайся, что нам с тобой ничего не предложили.