Убийство на Аппиевой дороге
Шрифт:
– Почему? Он что, и вправду был такой развратник, как о нём говорит Цицерон?
– Нет, не поэтому. Просто для такой важной шишки, как Клодий, отъезд из города, пусть даже на день-другой, всегда связан с массой деталей, которые приходится утрясать в последний момент. По словам Фульвии, именно так и обстояло дело в то утро. Значит, в доме суматоха, Клодий отдаёт распоряжения, на скорую руку черкает записки, отсылает их с рабами и так далее. Наконец он выезжает. По дороге, ещё прежде, чем покинуть Палатин, он задерживается, чтобы навестить своего тяжело заболевшего друга, архитектора Кира[11].
– Где-то я слышал это имя. Мы и его будем расспрашивать?
–
– Выходит, Кир работал и на Цицерона, и на Клодия?
– Думаю, он был истинный художник – слишком талантлив, чтобы примкнуть к какому-то лагерю. Причём Цицерон и Клодий были не только его заказчиками – Кир прибегал к юридическим советам обоих. Он обратился и к тому, и к другому – разумеется, по отдельности – когда почувствовал себя больным и решил составить завещание. И обоих упомянул в этом своём завещании. Кстати, и Цицерон тоже заезжал к нему в тот день, после Клодия, и оставался с ним до самого конца.
– Архитектор с безукоризненным чувством симметрии, - заметил Эко. – Но насчёт «вне политики». Я вот сейчас подумал, каким идеальным осведомителем этот Кир мог быть для Цицерона. Обедает с Клодием – значит, слышит, что говорится у него за столом. Да к тому же, наблюдая за работами, свободно расхаживает по всему дому…
– Я тоже думал об этом. Даже если Кир не шпионил для Цицерона намеренно, в разговоре он вполне мог случайно упомянуть что-то, что услышал в доме Клодия; а наш Цицерон, к тому же, мастер вытягивать из собеседника нужную информацию. Но всё это лишь предположения. У нас нет никаких оснований считать покойного Кира осведомителем, будь то вольным или невольным. Архитектор Кир всего лишь причудливое связующее звено между Клодием и Цицероном; ещё одно доказательство, как тесен на самом деле на Рим. Я упомянул Кира лишь потому, что его имя ещё всплывёт потом; но сам он, скорее всего, не имеет ко всей этой истории никакого отношения.
– Усёк. – Эко лукаво глянул на меня. – Всё равно, папа: не нравится мне этот Кир. Надо будет держать его на примете, живого или мёртвого.
– Что значит присутствие духа!
– Это что-то новое. Никогда раньше я не замечал за тобой привычки каламбурить.
– Это и не каламбур. Продолжим. Клодий наносит последний визит к одру болящего Кира и выезжает на Аппиеву дорогу. Он направляется в Арицию, где у него какое-то дело. Это в пятнадцати милях от Рима – как раз день пути, если ехать верхом. Для тех, кто держит путь дальше на юг, Ариция – место первого ночлега; там есть несколько харчевен и постоялых дворов.
– А зачем он вообще туда поехал?
– Намеревался на следующее утро выступить с речью перед тамошним сенатом. Так говорит Фульвия. По какому поводу, она не знает; не знает и того, было ли присутствие Клодия так уж необходимо. Скорее всего, подошло время ежегодного празднества в честь какого-нибудь местного божества. Не важно. Наши политики любят лишний раз показаться в глубинке. Это льстит самолюбию местных избирателей.
– А ты спросил её, почему она не поехала?
– Спросил. Она сказала, что осталась, потому что беспокоилась за Кира.
– Он что, был ей близким другом?
– Ну, знаешь, ты видел, что делается в её доме. Представь, что у тебя дома ремонт, а твой архитектор в разгар этого ремонта взял да и слёг с тяжёлой болезнью. Забеспокоишься тут.
– Ясно. А это вообще важно – что она не поехала?
– Может, да; а может, и нет. Давай подумаем: если Клодий действительно собирается устроить засаду на Милона, как будет утверждать сам Милон, он, конечно же, оставляет жену дома. Но тут возникает одно странное обстоятельство: Клодий берёт с собой сына. Мальчику восемь лет. Получается, что предположение, будто Клодий оставил Фульвию дома, дабы не подвергать её опасности, отпадает. Рисковать сыном он тоже не стал бы.
– А Фульвия что говорит?
– Что Клодий собирался представить сына местным лидерам. Собственно, это совершенно нормально для римского политического деятеля – начать выводить сына на публику никогда не рано. К тому же, привести с собой маленького сына - лучший способ показать себя примерным семьянином. Его враги…
– Цицерон и Милон, ты хочешь сказать.
– Изображают его в своих речах похотливым, развратным, растленным типом, который в юности отдавался за деньги, а теперь состоит в кровосмесительной связи с родной сестрой да ещё соблазняет чужих жён и сыновей – что, возможно, соответствует действительности, а возможно, и нет. Всё это не навредит репутации политика в нашем утончённом, пресытившемся Риме; но глубинка – дело другое. Там свято чтут патриархальные добродетели. Поэтому Клодий хочет предстать перед гражданами Ариции образцовым мужем и отцом. И что же может быть вернее, чем обращаясь к ним с речью, держать руку на плече восьмилетнего сына?
– Погоди. – Эко нахмурился. – Но ведь во время стычки сына с ним не было?
– Ты прав, не было; но до стычки мы ещё дойдём. А пока мы говорим об обстоятельствах отъезда Клодия из Рима, упомянем ещё одно: в то утро на Форуме состоялось контио. Созвали его сторонники Клодия – те самые трибуны, что теперь, после его смерти, не перестают мутить толпу. По идее, Клодий должен был присутствовать – тем более что народу собралось очень много. Вместо этого он отбывает в Арицию.
– Человек не может находиться в двух местах одновременно, - пожал плечами Эко.
– Что верно, то верно. Потому Клодию пришлось выбирать. И многие сказали бы, что трудно представить себе Клодия, пренебрегающего возможностью лишний раз воодушевить своих сторонников в Риме ради того, чтобы ублажить заправил в каком-то захолустном городишке. Разве что у него была какая-то тайная причина уехать из города именно в тот день.
– Например, подстеречь на дороге своего заклятого врага?
– Его враги сказали бы именно так. Для нас же это ещё одно странное обстоятельство, которое следует учесть.