Убийство по-китайски: Лабиринт [Убийство в лабиринте]
Шрифт:
Дао Гань стал терпеливо ждать.
Не прошло и получаса, как одно из окон в комнате У медленно отворилось и художник выглянул из него.
Дао Гань не шевелился. Он знал, что в темноте его не видно.
У встал на подоконник. Ловко, как кошка, он прокрался по узкому балкону, пока не очутился над пристройкой. Тогда, перебравшись через балюстраду, он спрыгнул на наклонную крышу, постоял немного на черепице, высматривая пустое место среди винных кувшинов, и соскочил на землю. Приземлившись точно между двух кувшинов, он
Дао Гань покинул наблюдательный пункт и выбежал из темного закоулочка со всем возможным проворством, чуть не сломав ноги о лежавший на пути деревянный ящик. Завернув за угол, он налетел на У. Дао Гань грубо выругался на жаргоне бродяг, а У поспешил дальше, не обратив на нищего оборванца ни малейшего внимания.
Дао Гань последовал за ним на некотором расстоянии.
На улицах еще было очень людно, так что Дао Ганю не приходилось прилагать особых усилий, чтобы оставаться незамеченным. Странный тюрбан художника У делал его весьма заметным среди толпы, одетой в черные шапки.
У решительно шагал в южном направлении. На ходу Дао Гань потянул за макушку своего плоского берета, и тот вновь превратился в остроконечную шапку обывателя. Из рукава он извлек бамбуковую трубку длиной около чи. Это было одно из хитроумных устройств, которыми в совершенстве владел Дао Гань: внутри трубки находились еще шесть, каждая меньшего размера. Выдвинув их, Дао Гань превратил бамбуковую трубку в трость и пошел, опираясь на нее, словно пожилой горожанин, совершающий свою вечернюю прогулку.
Сокращая расстояние между собой и У, он следовал за художником, уже свернувшим на другую улицу. Это была пустынная улица, которая располагалась, как показалось Дао Ганю, где-то поблизости от восточной городской стены. По всей видимости, У хорошо знал эти места. Он снова свернул, на этот раз в узкий безлюдный переулок.
Прежде чем последовать за У, Дао Гань заглянул за угол. Он увидел, что переулок упирается в дверь маленького буддийского храма, который, судя по всему, был уже давным-давно заброшен, ибо створки двери сорвались с петель и внутри не горело ни одной свечи. Стоит ли говорить, что людей в храме тоже не было.
У решительно направился к храму и поднялся по каменным ступенькам, ведущим ко входу. Там он остановился и огляделся. Дао Гань поспешно спрятал голову.
Когда он выглянул снова, У уже скрылся внутри храма.
Дао Гань выждал некоторое время, затем вышел из укрытия и спокойно направился к храму. Над аркой при входе он с трудом разглядел три иероглифа, выложенных из потемневшей от непогоды мозаики, которые гласили «Приют Трех Сокровищ».
Дао Гань поднялся по ступеням и вошел в храм.
Святилище, очевидно, забросили много лет назад. Все убранство, включая алтарь, куда-то исчезло. Одни голые каменные стены. Сквозь дыры в крыше виднелись вечерние звезды.
Дао Гань, ступая
Наконец Дао Гань просунул голову в заднюю дверь и тут же втянул ее обратно.
Там, за дверью, находился маленький внутренний садовый дворик с прудом. На берегу пруда стояла старинная каменная скамья, на которой в одиночестве сидел У. Он положил подбородок на ладони упертых в колени рук и созерцал заброшенный пруд с таким видом, словно занятнее в мире ничего не бывает.
«Наверное, на этом месте у него назначена тайная встреча!» — сказал сам себе Дао Гань.
Спрятавшись в оконную нишу, чтобы остаться незамеченным, если в храм пожалует еще кто-нибудь, он продолжал наблюдать за У. Сложив руки на груди, он быстро закрыл глаза и навострил уши: известно, что очень многие люди чувствуют на себе чужой взгляд, поэтому Дао Гань решил довериться слуху.
Прошло некоторое время, но ничего не случилось.
У время от времени менял позу; пару раз он подбирал камешки у себя под ногами и швырял их в пруд. Наконец он встал и стал прохаживаться взад-вперед по дворику, по-прежнему погруженный в глубокие раздумья.
Прошло еще полчаса.
Внезапно У собрался уходить.
Дао Гань съежился в своей нише, прижавшись спиной к холодной каменной стене.
У направился домой быстрым шагом, ни разу не обернувшись по пути.
Вернувшись на свою улицу, У осторожно заглянул за угол. Очевидно, он пытался выяснить, здесь ли все еще Ма Жун. Затем он быстро пересек улицу, добрался до узкого прохода между винной лавкой и соседним домом и юркнул в этот проход.
Дао Гань удовлетворенно вздохнул и направился к себе в управу.
А тем временем в винной лавке царило оживление.
После того как Ма Жун рассказал все байки, какие только знал, настал черед хозяина. Забулдыги оказались благодарными слушателями. Они восторженно хлопали в ладоши после каждого рассказа и всем своим видом показывали, что могут слушать еще долгие часы.
Наконец У спустился и присоединился к общему застолью.
К тому времени Ма Жун уже и не мог упомнить, сколько выпил чаш вина. Но пил он умело, и голова у него оставалась ясной. Он все еще надеялся, что если ему удастся напоить У, тот выболтает ему что-нибудь важное.
Поэтому, называя У «земляком», он одну за другой поднимал чаши в его честь. Так началась попойка, о которой в том квартале вспоминали еще долгие месяцы спустя.
У все время жаловался, что отстал от прочих бражников, а посему, до половины наполнив крепким вином котелок из-под риса, осушал его в один прием. Вино его не брало, словно это было не вино, а вода.
Затем он распил еще один шэн с Ма Жуном и поведал тому одну длинную, но интересную историю.